class="p1">Часы показывали половину четвёртого, значит, он проспал около четырнадцати часов (если, конечно, не наступил следующий день). Хотелось пить и в туалет, да и душ не помешал бы.

Северус взглянул на карманные часы, лежавшие на ночном столике. На циферблате была только одна стрелка с надписью «ГДП», а цифры заменены словами. Прямо сейчас стрелка указывала на слово вместо цифры девять: «спит». Это обнадёживало. Разумеется, сигнал сработает, если стрелка укажет на «озорство» или «смертельную опасность», точно так же, как и в случае с собственными домашними охранными щитами Северуса, настроенными на магический отпечаток Поттера.

Часы заколдовала для него Молли Уизли. Северус неохотно признал, что миссис Уизли на самом деле весьма грозная ведьма. Он никогда не думал об этом раньше, но она была по-своему такой же могущественной, как и любой из деканов Хогвартса. Её коньком были защитные заклинания — с семью детьми, как полагал Северус, так и должно быть.

Её собственные семейные часы, несомненно, работали весьма эффективно. Будильник поднял тревогу, едва стрелка с именем младшей Уизли указала на «смертельную опасность». По словам Дамблдора, Молли (она настояла, чтобы Северус называл её по имени) отчаянно пыталась связаться с Минервой и Дамблдором одновременно с пришедшим ей сообщением директора о трагедии с дочерью.

Когда Северус попросил её настроить будильник на часах для «озорства», Молли рассмеялась. Северус не нашёл в себе сил обидеться — её смех был скорее нервным и усталым, чем весёлым.

— Если бы мои часы звонили каждый раз, когда кто-то из моих детей начинал шалить, — сказала она, — я никогда не спала бы.

Однако сигнал тревоги для него всё же добавила.

Каждый раз, просыпаясь, Северус первым делом смотрел на часы. Днём стрелка указала на «магазины», потом на «дом». Удивительно, но она ни разу даже не приблизилась к «озорству».

Медленно, с многочисленными передышками, Северус добрался до ванной и обратно. На этот раз кровать не была застелена, и Северус предположил, что эльф, посланный Альбусом, тоже спит.

Всё это было к лучшему. Северус собирался поговорить с Дамблдором, ведь тот знал, как зельевар относится к этим существам. Для них было нормально работать в Хогвартсе — любая школа нуждалась в персонале, но Северус чётко разделил работу и дом. Когда он только начал преподавать, эльф, которому поручили присматривать за комнатами Северуса в Хогвартсе, последовал за профессором и к нему домой. Оказалось, большинство преподавателей «одалживали» приставленных к каждому эльфов на летние каникулы.

Это заняло несколько дней, но Северус в конце концов поймал эльфа на кухне и дал ему прямой приказ вернуться в Хогвартс и остаться там. Бедняжка очень расстроился, пока Северус не нашёл ему работу, поручив присматривать за замком вместе с другими эльфами.

Его беспокоили не эльфы — Северусу была крайне неприятна сама идея рабства. Он предполагал, что это из-за его магловского наследия — все аргументы в пользу домашних эльфов были точно такими же, которых придерживались в своё время по отношению к человеческим рабам. Разумеется, он держал свои мысли при себе. Такие взгляды не вызывали симпатии у чистокровного общества, но по мере того, как Северус становился старше, влияние чистокровных приобретало всё меньшую и меньшую значимость.

Когда Северус, пошатываясь, вернулся из ванной, он увидел, что эльф в какой-то момент в течение дня сделал некоторые незначительные перестановки. Хлебница из кухни стояла на столе у окна. Северус медленно открыл её, гадая, что же она там делает.

Внутри хлебницы с наложенным заклинанием стазиса, поддерживавшим должную температуру, стояла тарелка с картофельной запеканкой, несколько ломтей хлеба, небольшой чайник и маленький кувшин молока. Рядом с хлебницей обнаружились чайная чашка и сахарница.

Северус покачал головой, решив, что необходимо серьёзно поговорить с Дамблдором. Домовик проявлял немного больше инициативы, чем обычно делали домашние эльфы, и это был умный способ избежать прямого контакта с зельеваром. Таким образом, не было никаких шансов, что он сможет приказать эльфу уйти — не зная имени, профессор не мог позвать его.

Подавив раздражение, Северус сел за стол. Картофельная запеканка была совсем не похожа на ту, что эльфы обычно готовили в замке. Вполне съедобна, но некоторых специй больше, а соли меньше. Вероятно, это был рецепт, который предпочитал директор.

Как и днём, Северус сам отнёс посуду на кухню. Он знал, что для того, чтобы убедить домового эльфа уйти, потребуется нечто большее, чем собственноручное мытьё посуды, но это было дело принципа.

Ещё не настолько устав, чтобы возвращаться в постель, Северус поставил чайник и пошёл в гостиную, чтобы найти что-нибудь почитать — хотелось поискать информацию о побочных эффектах заклинания Tribuo, и у него было, по крайней мере, две книги, в которых упоминалось об этом.

К его удивлению, на диване перед слабо тлеющим камином спал Поттер. Горела настольная лампа, на груди мальчика лежала книга, в которой Северус узнал одну из собственной библиотеки. Очевидно, Поттер заснул за чтением.

Северус сел в кресло у камина и, вспомнив свой сон, посмотрел на руки Поттера. Он был прав: руки мальчика очень похожи на его собственные.

Он вспомнил свой последний разговор с Лили. Это был единственный раз, когда Северус видел ребёнка до её смерти.

В то время Северус был гораздо больше озабочен планами Лили по обеспечению собственной безопасности, чем ребёнком. Это произошло как раз перед тем, как они скрылись, так что мальчику было, наверное, месяцев одиннадцать. Лили с сыном оставались в Хогвартсе, пока для них обустраивался безопасный дом. В тот день Северус пришёл к Дамблдору с очередным отчётом, но тот со старшим Поттером отправился осматривать предполагаемое убежище.

Он увидел её в коридоре, когда она собиралась выйти с ребёнком погреться на солнышке, и настоял на том, чтобы пойти с ними. Хогвартс был безопасным местом, но Северус всё равно боялся отпускать Лили одну.

Они сидели у озера, серьёзно разговаривая о войне, а малыш рвал травинки и подбрасывал их в воздух. Честно говоря, Северус не обратил особого внимания на черноволосого живчика, который был так дорог Лили. До тех пор, пока кусочки подбрасываемой ребёнком травы не зависли в воздухе. Мальчик удивлённо засмеялся и потянулся к траве, а Лили радостно заулыбалась. Это была первая детская магия, и такой момент отмечался в волшебных семьях, как первые шаги ребёнка или первые слова.

— Джеймс пожалеет, что пропустил это, — сказала она.

К вящему восторгу Лили и её сына, Северус поддался редкому моменту шаловливости, призвал несколько ромашек и заставил их танцевать с травинками.

До поступления мальчика в