Шрифт:
Закладка:
Демьян начинает нежно, и в первый раз я едва не плачу от лавины чувств и эмоций. Затем нежность сменяется нетерпением. Мы мало разговариваем, тела все помнят. Движения естественные, удовольствие яркое, жгучее. Баженов то зацеловывает и прижимает к груди, то резко, грубо берет, доводя до криков и космического экстаза. Он дает мне все то, чего так сильно хочется, и оставляет с ощущением удовлетворения и сладкой усталости.
***
Как я догадалась, когда смогла мыслить яснее, это его корпоративная квартира. Просторная, но совершенно пустая, из личных вещей лишь небольшой чемодан и четыре ноутбука. Утром я принимаю душ и нахожу Баженова на террасе остервенело колотящим потрепанную грушу.
На нем лишь спортивные штаны, здоровое мускулистое тело блестит от пота. Отросшие волосы стянуты в крошечный хвост на затылке.
Стою в дверях, наблюдаю за тем, как напрягаются его мышцы, и внутренне вздрагиваю от каждого мощного удара.
Нос щиплет, хотя я вовсе не расстроена. Только не сейчас, когда Демьян так близко, что руку протяни — коснешься. Когда тело все еще с непривычки горит и ноет от его ласк и вторжений. Дело в эмоциях — их слишком много, чтобы безопасно пропустить через себя. Наверное, я просто еще не достигла того уровня дзена, к которому следует стремиться рядом с одним из главных хакеров планеты.
Люблю его глазами несколько минут, пока Демьян не замечает мое присутствие. Оборачивается, берет с подоконника очки, надевает.
— Разбудил? Мне обещали идеальную звукоизоляцию.
— Нет, я тебя искала. Что будешь на завтрак? Там есть продукты, хочу что-нибудь приготовить.
Он вытирает полотенцем лоб, шею, ладони. Улыбается мне, а я улыбаюсь ему. Демьян подходит, аккуратно кладет руки на талию.
— Что угодно.
Я обнимаю его за шею, тогда Баженов рывком притягивает к себе. Визжу!
— Ты потный весь! Фу, какая гадость! — хохочу громко, пока он крутит в воздухе. — Пусти немедленно! — Сама вырываюсь крайне вяло.
А потом он вжимает меня в стену и целует. Я закрываю глаза и расслабляюсь, позволяя приподнять себя за ягодицы еще выше, а затем взять. На первый завтрак мы выбираем друг друга.
На второй предпочитаем кофе на террасе и разговоры о жизни. Смеемся, вспоминая разные курьезные случаи. Я рассказываю, что встречалась с Аишей не так давно, мы вместе поужинали, но дальше дело не пошло — не было желания касаться другой девушки, если Демьян не смотрит. Он пожимает плечами и рассуждает о приоритетах. О том, как часто они в жизни меняются.
Следующим утром отправляемся в клинику, где проходим обследование и сдаем анализы. Дальше начинается то, ради чего, в общем-то, мы и прилетели. Я принимаю препараты, благодаря которым мой левый яичник вынужденно просыпается и превращается в поле, на котором зреют красивые, как выражается доктор, ромашки. Растут, бутоны набухают, готовясь к самому главному — зачатию. В этот момент их старательно собирают с помощью не самой приятной в мире процедуры. Демьян сообщает, что во время сдачи своего материала думал обо мне и о том, какой я бываю сладкой внизу, когда щеки горят от стыда.
Слушать это невыносимо неловко. Другими словами — идеально.
Мы немного путешествуем по пригороду, пробуем местную еду, посещаем музеи. Несколько дней живем почти обычной жизнью, а потом врач сообщает, что у нас с Демьяном получились два замечательных эмбриончика, которых заморозили на ближайшие десять лет. Целых две ромашки расцвели!
Не могу с собой ничего сделать, думаю о них и реву. Снова не от горя, ведь мы не потерпели фиаско, хотя я боялась, что с первого раза не получится. Все удалось, пазл сложился, но, когда я размышляю об этом, душа не поет, а на клочки рвется. Один из этих малышей мог бы быть уже со мной, мог расти внутри.
Когда дело касается любви, наука уступает место чувствам, я смотрю на Баженова и плачу.
Одно дело — читать инструкцию и употреблять отстраненные биологические термины, и совсем другое — думать о детках. Наших с Демьяном. Мне хочется родить их немедленно, прямо сию секунду. И хотя врач уверяет, что меня топит гормонами, которые вот-вот отпустят, я непрерывно думаю о том, что у меня теперь есть особенные ромашки, наши с Демьяном. Что они ждут, когда я за ними вернусь. А как же можно просто жить, когда они ждут?
По плану было сделать и забыть, жить дальше, что-то ломать, что-то строить. План был простым и четким, его с холодной головой составляли, как и положено взрослым людям. Но и простота, и комфорт разбиваются о реальность: у меня вся жизнь вокруг моих ромашек теперь крутится. Я нужна им, а они — мне. Мозг совсем не работает, я переживаю сердцем и даже предлагаю Демьяну воспользоваться ими немедленно.
— Ты мне обещала десять лет, Кристина, — говорит он, когда мы ужинаем в закусочной.
Завтра утром у меня самолет, я покидаю Гамбург на три часа раньше Баженова.
— Десять лет — это слишком много.
— Крис, — окликает он, и я поднимаю глаза.
Даже карие, его глаза не выглядят теплыми. Демьян сжимает мою ладонь, и я ее отдергиваю.
— Ты просто психуешь. Врач сказал, это пройдет.
— Да пошли вы оба, — злюсь и отворачиваюсь.
Психую. Психую. Психую. Его мягкий голос бесит неимоверно! В день, когда я прилетела, хотелось плакать от эмоций и счастья видеть Демьяна. В наш последний вечер, даже с учетом удачи с ромашками, я сильно раздражена.
— Ненавижу прощаться. Все не так, все неправильно!
Он отводит глаза. Едим некоторое время молча. Я макаю картошку в кетчуп, но затем отбрасываю на поднос. Нет аппетита.
— У нас получились два эмбриона. Я никак не могу это осмыслить, — первым нарушает молчание Демьян.
Плотина лопается, я вытираю салфеткой глаза. Он, кажется, чувствует себя некомфортно, но не предпринимает попыток утешить. Просто смотрит, ждет, пока успокоюсь.
— Прости, это и правда лишнее. Я размякла, — сообщаю ему. — Ты можешь сказать хотя бы, на чьей стороне работаешь? Время так быстро пролетело, мы вроде говорили обо всем, но сейчас я понимаю, что только обо мне. И я до сих пор не знаю, что с тобой происходит. За кого
