С большим трудом, несколько раз приложив о борт тех, кого перетягивали канатами, и хлестко шмякнув о доски настилов грузовые сети, заполненные «пассажирами», все же перетащили весь экипаж и «пассажиров», частью даже с винтовками. Естественно, не обошлось без пораненных в большей или меньшей степени. Больше, к сожалению, в большей.

Во всем этом с самого начала активно участвовал американец, показав завидную морскую сноровку. Глядя на волны, уже закатывавшиеся на перекошенную креном палубу, он не робел, ловко вязал узлы, в канатах и снастях не путался и покинул «Енисей» вместе с боцманом в числе последних.

Вскоре после этого бывший плавучий госпиталь, только-только «перекрещенный» в крейсер, затонул носом вперед, медленно, словно нехотя, завалившись на левый борт. Прорыватель же, мазнув узким пучком электрического света по мешанине волн, брызг и обломков, толкавшихся на этом месте, и не найдя, кого еще нужно спасать, кинулся догонять свой флот.

Капитан второго ранга Лохматов, выйдя в отставку контр-адмиралом, в своих мемуарах отмечал, что за такое короткое плавание на «Енисее» суровый и молчаливый боцман успел сдружиться с этим общительным янки. Когда их, мертвой хваткой вцепившихся друг в друга, вымокших, ободранных в кровь, но живых все же вытащили на палубу, никто уже на это не надеялся. Обоих переодели в сухое и отправили в машину отогреваться. Там они, чуть сомлев от тепла и поданной тройной чарки, довольно быстро оклемались. Причем настолько, что принялись учить друг друга ругаться (один по матушке, другой по-английски). При этом переводчика рядом не было, но Джек тщательно записывал витиеватые русские словесные конструкции, а его кореш по нескольку раз повторял иноземные матерные высказывания, пока не удавалось добиться похожего звучания.

А уже много лет спустя, когда боцман, отходив свое на палубах, ловил кефаль и нянчил внуков, его старуха часто ворчала, если он традиционно напивался в конце ноября. Мол, опять Янку свою звать будет, с которой в Японскую войну в Енисее искупался, да лаяться по-ненашенски. Тьфу, охальник!

Тем временем на «Урале» с тревогой и тоской провожали взглядами таявшие в дожде за кормой силуэты, изрядно нервничая. Начинать большое дело в дождь уже не казалось хорошей приметой. Не будь его, японца углядели бы раньше и прикончили, не дав дотянуться до борта.

Но, с другой стороны, и он бы среагировал раньше, и эта реакция наверняка оказалась бы результативной. А так, судя по всему, все отчаянные сигналы погибшего дозорного судна остались незамеченными противником, так как никаких новых контактов за прошедшее время не было.

Однако кое-какие превентивные меры принять все же стоило. После произошедшего инцидента, сожалея, что не додумались до этого раньше, выставили вокруг заслоны из прорывателей, по силуэту – обычных пароходов. Они теперь шли с полными ходовыми огнями, чтобы максимально упростить сохранение строя всем остальным.

Рассекретиться уже не опасались. Даже так их ходовые огни едва угадывались только с нескольких ближайших судов в колонне. Редко кто из ордера мог разглядеть больше двух своих охранников одновременно. А с них самих, кроме размытых теней опекаемых, видели только собрата впереди или в стороне от курса на заданном пеленге да того, что плелся следом.

От головной разведывательной завесы, бесполезной при такой погоде, полностью отказались. Около полуночи, без новых происшествий пройдя между островом Осима и южной оконечностью полуострова Босо, вошли в залив Сагами, где наконец почувствовали ослабление шторма. Это отринуло сомнения, уже одолевавшие многих в штабах обеих ударных групп. Воспользовавшись уменьшением качки, принялись спешно формировать индивидуальные построения.

Прорыватели, все так же светившиеся огнями сквозь дождь, снова стали маяками, между колонн которых выстраивались соединения. Минные отряды занимали предписанные им позиции, дополнительно ориентируясь по едва видимым в дождливой ночи опознавательным фонарям, зажженным на мачтах броненосцев, крейсеров и транспортов. Провозились дольше, чем планировалось, но зато без происшествий. И японцы на огонек не заглянули, что не могло не радовать.

Едва закончив сколачивание автономных ордеров, ударные группы начали расходиться. Флагманы обменялись скупыми сериями тусклых вспышек фонарей, пожелав друг другу удачи. Теперь каждый из отрядов должен был действовать самостоятельно. Корабли Небогатова продолжили движение прежним курсом, а остальные приняли круто вправо, взяв курс на пролив Урага.

* * *

Однако совсем скоро после разделения сил штабу Дубасова стало ясно, что вопреки прогнозам синоптиков погода продолжала ухудшаться. Едва вышли из «тени» Осимы, поняли, что ветер повернул не на север, как обещали, а наоборот, начал все сильнее и быстрее склоняться к южным румбам. С юго-запада уже гнало приличную волну, успевшую набрать силу на просторах океана. Она резко била под корму чуть слева, заставляя рыскать на курсе. Но одновременно и заметно подгоняла корабли. Шли по счислению, при сильном боковом сносе, вызванном всем этим.

Шторм не стихал, а явно набирал силу. Это было выгодно прорывающимся в Токийский залив, поскольку он «сдувал» все патрули с дороги, попутно нагоняя дополнительную, отнюдь не лишнюю пару футов к уже начавшемуся утреннему приливу. Но одновременно такая погода ставила под угрозу выполнение задачи в заливе Сагами.

В штабе терзались сомнениями. Однако пришли к выводу, что главное направление все же урагское. А Небогатов, в случае невозможности высадки, просто будет ждать ослабления шторма на позиции, что тоже неплохо. Даже просто нависая своими силами со стороны Сагами, он сработает как отвлекающий фактор. В любом случае дать отбой было уже невозможно. Ударные группы потеряли из вида друг друга и не имели никакой связи. Оставалось каждому продолжать выполнение своей задачи.

За всеобщей суматохой аврального выхода и реализацией очередных поправок к планам с учетом самых последних вводных пленных моряков с дозорных судов, переправленных на «Урал» еще у Хатидзе, начали толком допрашивать только ближе к вечеру. Вся армада в это время уже несколько часов решительно продиралась сквозь непогоду в северном направлении.

Набрав огромную инерцию, такая масса живого железа, дышавшего угольной гарью и жаром топок, имела чисто символическую связь между расползшимися по океану колоннами, их передовыми завесами и судами, отбивавшимися на короткое время от общего стада и разбредавшимися периодически по округе.

Пока допрашивавшие продвигались вниз по опросному листу, где первыми пунктами значились вопросы о системе обороны пролива Урага, Йокосуки и прочие, чрезвычайно интересные и, безусловно, важные вещи, флот полз вверх по карте, миновав условную развилку. А время неумолимо шло вперед.

Лишь когда записали и подытожили по порядку все предписанное, что свершилось уже глубокой ночью, задали несколько