нее полное изменение парадигмы, поскольку до этого вся ее работа была сосредоточена на убежищах или временном жилье. Она говорит, что, по сути, предлагаемые средства позволяют пережившим домашнее насилие не потерять крышу над головой. Но этот фонд позволил Хаксило понять, что традиционный взгляд на проблему не всегда соответствует истине, что выжившие не хотят отрываться от привычного окружения, многие даже не хотят уходить от своих мучителей. Они стремятся к безопасности, желая в то же время, чтобы у их детей были оба родителя, поэтому фонд дает им возможность создать собственный дом в своем привычном сообществе и во многих случаях избежать обращения в органы правопорядка. Хаксило утверждает: «Когда выжившие имеют шанс заработать, у них больше оснований требовать безопасности и справедливого отношения».

Под конец нашей встречи Хаксило устраивает мне небольшую экскурсию по Корнерстоун. Он открылся для постояльцев в 2010 году, сегодня в комплексе сорок три помещения: студии и однокомнатные квартиры; DASH покрывает расходы в течение двух лет – достаточно, по мнению Хаксило, чтобы постояльцы смогли уладить финансовые проблемы, выплатить долги и по возможности скопить немного денег на собственные нужды, например, борьбу с зависимостями или устройство детей в школу. В одном из отделений есть небольшой тренажерный зал с телевизором и двумя общими игровыми зонами для детей – одна для маленьких, другая для детей постарше, и игровая площадка во дворе. Дважды в неделю волонтеры-игротерапевты и двое выпускников Школы искусства и дизайна Коркоран на некоммерческой основе проводят занятия по арт-терапии с детьми.

На стенах цокольного этажа детские рисунки размещены профессиональными монтажниками выставочных стендов; Хаксило также рассказывает о регулярных программных арт-шоу, на которых дети выступают в роли гидов. Полы в отделениях из твердой древесины, помещения оснащены эргономичными кухнями со свежим ремонтом, большие окна выходят на улицу: солнечный свет проникает сюда и в этот влажный летний день.

Корнерстоун обеспечивает мгновенную помощь: это не самое прекрасное место для жизни, но оно дает независимость. Хаксило сравнивает его с первой собственной квартирой по окончании колледжа. Но этот комплекс совсем не похож на убежище, где всё общее, и чтобы чем-нибудь воспользоваться, приходится со всеми договариваться. У семей есть личное пространство; большинство из шестидесяти детей, живущих здесь одновременно, даже не знают, что участвуют в программе против домашнего насилия. Отделения Корнерстоун – визуальное воплощение надежды. Надежды на то, что для жертв и их детей есть будущее без домашнего насилия. Другими словами: личная свобода расширяет возможности.

В огне

Я сижу в бледно-зеленом кресле у овального стола в конференц-зале центра Ньюберипорт. Слева от меня во главе стола Келли Данн в черной юбке и туфлях без каблуков, кончики волос обесцвечены. Перед ней – стопка манильских папок. Напротив сержанта полиции Ньюберипорта Хоуи Адамса расположился инспектор Вайл, который только что вернулся из отпуска. На нем шорты цвета хаки и кроссовки. По загару Вайла видно, что лето на исходе. За окном, совсем рядом, река Мерримак впадает в Атлантический океан, белые парусники покачиваются на аквамариновых волнах на фоне неизменно летнего пейзажа Новой Англии. Рекламные баннеры приглашают понаблюдать за китами, в путешествия на остров Плам. Ньюберипорт, некогда запущенный фабричный городишко, теперь расцвел: открылись бутики, рестораны натуральных продуктов, местные галереи пользуются успехом. За одним столом собрались представители службы надзора за условно осужденными, досрочно освобожденными, работники отделения полиции Мерримак, делегаты групп профилактики рукоприкладства, местных больниц. Данн и ее коллега Кейт Джонсон ведут совещание.

Я приехала в Ньюберипорт, поскольку, конечно, неплохо иметь абстрактное представление о том, что коммуникация может как-то усовершенствовать систему, но чтобы действительно в этом разобраться, мне необходимо было увидеть в деталях, как команда оценки высоких рисков может построить стратегию избавления жертв от опасности. Я дала согласие не раскрывать информацию по лицам, упоминаемым в судебных делах Данн, а также не упоминать членов медицинской группы, чья конфиденциальность защищена HIPAA. Если какая-либо подробность была в публичном доступе, например, в полицейском рапорте, я могла ее использовать, а если нет, то упоминание конкретных деталей любого дела разрешалось в случае, если они дублировались еще в нескольких делах; например, в одном деле агрессор угрожал разбить CD диски и перерезать ими горло жены. На первый взгляд, весьма специфично, и может вывести на конкретную пару, но, как оказалось, в практике Данн именно эта угроза отнюдь не редкость (хотя, пожалуй, перестала быть столь частой с приходом стриминга… звучит смехотворно, но, думаю, это так. Spotify спасает жизни). Так мы договорились обеспечить жертвам безопасность, а попутно дать мне возможность своими глазами увидеть, как это всё работает.

В основном, дела предлагает к рассмотрению команда Данн, или один из полицейских участков, а затем команда голосует, какие дела пойдут в работу (работа над одним делом может продолжаться до пяти лет). Около 10 % дел по домашнему насилию – это дела высокого риска. Команда просматривает каждый случай на наличие изменений – новая беременность, попытка ухода, агрессор освобожден условно или досрочно, нарушен запрет на приближение, потеряна работа, опубликован вызывающий пост в фейсбуке. Коллеги анализируют историю каждого случая и модели поведения агрессора через призму индикаторов Кэмпбелл. Накануне в офисе Данн я получила от нее стопку из нескольких десятков полицейских отчетов без конкретных имен, просто чтобы понять, с чем она имеет дело каждый день. Я сидела на кушетке в редко посещаемой комнате кризисного центра, генераторы шума жужжали в фойе (давая посетителям ощущение приватности во время беседы с правозащитниками). Приглушенные цвета, мягкое освещение – это место походило на студию йоги, что и создало впечатление вопиющего контраста с ужасающими свидетельствами, которые я читала:

«Не знаю, как я оказалась на кухонном полу, но первое, что помню после этого, [X], навалившись на меня, душит обеими руками». «[X] и раньше угрожал убить меня, затолкав в морозильный шкаф, а затем вывезти тело на лодке и выбросить в океан. Еще говорил, что может убить меня и сбросить тело в канализационный отстойник». «[X] неоднократно прижимал ее к горячим трубам». «[Он] выпотрошит ее и подвесит как оленя, пока она не истечет кровью». «Если я решу привести в дом другую женщину, ты будешь делать с ней, что я скажу. Я твой хозяин, ты моя рабыня. Если не сделаешь, как я говорю, мне в удовольствие, я убью тебя». «[X] часто угрожает лишить ее жизни, например, разбив ее CD диски и перерезав ей горло, пока она за рулем». «[X] удерживал ее в заложниках под дулом ружья … [и] говорил, что