Шрифт:
Закладка:
Кстати, я тоже отправил своё поздравление Елене Степановне. Вот его текст:
«Здравствуй, Лена! Я тебя помню ещё по Яковлевке и очень рад, что ты по-прежнему верна нашему ремеслу. Но никогда не знал, что 1 июля – День твоего рождения. А ведь первое июля и для меня очень значимая дата, потому что ровно 54 года тому назад родилась наша семья с Ириной Васильевной – мамой моих Андрея и Елены. Крепкого тебе здоровья, девочка из таёжного Бельцова, удач в делах и личной жизни. Поднимаю бокал „пенного вина“ за твою вечно юную улыбку и за всех „яростных и непокорных“!!!»
И прикрепил к нему наше фото с моей несравненной подругой по жизни Ириной Васильевной, сделанное Андреем Викторовичем на дачной веранде в Сорочанах, что на севере Подмосковья. А прихлынуло всё это ко мне потому, что мои «университеты» были совсем иными…
2
Да, далеко непохожими. И не у меня одного…
Выпуск десятиклассников 1953 года в целом по стране оказался чуть ли не в два раза большим, чем за все предыдущие годы. Но мы об этом ничего не знали и ориентировались на прошлогодние итоги выпуска, обеспечившего во многих вузах страны даже ощутимый недобор абитуриентов. Один из одноклассников из кенцухинской группы, по фамилии Нойкин, у которого в Куйбышеве (ныне снова Самара) жил дядя, например, уверял нас, что там в прошлом году никакого конкурса при поступлении во всех вузах не было. Мол, так утверждал его дядя. И этот аргумент оказался для нас, мечтающих о космических кораблях, конечно же, решающим, потому что в этом городе находился ближайший к нам авиационный институт.
Из всего нашего нелегального кружка «космонавтов» отважились туда поступать только двое – я и Володя Стукалов, тоже из кенцухинской группы. В Куйбышев с нами поехали ещё двое ребят: Нойкин решил поступать там в медицинский институт, а Листницкий из параллельного класса – в строительный. Многие из наших ребят также ринулись в западные города. Так, Слава Логайко поехал в Киев, решив поступать в университет, Коля Шульгин, с которым я сидел за одной партой в десятом классе (он тоже из кенцухинской группы), отправился в Ленинград, чтобы поступить в мореходку и стать полярным капитаном, а Лёва Князев почему-то ринулся в Алма-Ату, в политехнический. Кстати, все эти вузы, кроме авиационного, находились и во Владивостоке, но вот западные оказались более привлекательными. Или уж наше послевоенное поколение оказалось таким отважным, что никто не побоялся ринуться из отчего дома в неведомое за многие тысячи километров. А, скорее, были мы тогда чуть ли не поголовно мечтателями-романтиками, которым казалось всё нипочём и даже море по колено.
Ну, а девчонки, видно, мыслили более конкретными категориями и не заморачивались всякими там заоблачными мечтами. Поэтому некоторые из них решили поступать в пединституты Уссурийска, Хабаровска, Благовещенска, другие – в техникумы, в педучилище города Спасска-Дальнего или культпросветучилище в Уссурийске (тогда он ещё назывался Ворошилов-Уссурийский почему-то, хотя нога легендарного маршала ни разу не ступала на дальневосточные земли). И только двое из наших ребят проявили себя здравомыслящими реалистами, как и девчонки. Так, Женя Хвостов (тоже из кенцухинской группы) пошёл на судостроительный факультет ДВПИ во Владивостоке, а мой друг Гриша Овечкин поехал поступать в геологический техникум в Магадане. Он и меня приглашал туда же, да не послушался я его рационального совета: чего греха таить, уж больно оно мне показалось тогда сугубо приземлённым и мелкотравчатым. И, пожалуй, я правильно тогда поступил, потому что, как говорится, нутром чувствовал, что судьба приготовила для меня совсем другой и гораздо более увлекательный путь. Правда, я ещё даже не знал, что же такое это будет на самом деле. Но верил. И, кажется, не ошибся…
Но сначала я направил свои стопы в авиационный институт в волжском городе Куйбышев. Мои родители, не имеющие даже начального образования, настойчиво убеждали меня поступить в любой по выбору вуз, и даже не стали возражать, когда я робко заикнулся о своей дальней поездке аж на Волгу. И они без разговоров собрали меня в дальнюю дорогу, пообещав ежемесячно высылать мне энную сумму денег, необходимых для проживания в большом городе. Отец проводил меня до Кавалерова, сам нашёл для меня попутный грузовик до станции Варфоломеевка (автобусы в ту пору в наших местах ещё не ходили, как я и упоминал раньше). На прощанье отец, будто извиняясь, сказал:
– А если не повезёт с поступлением, то возвращайся домой. Деньги на дорогу вышлю сразу, как дашь телеграмму…
Мы даже не обнялись. Но когда, уже сидя в кабине грузовика, я кинул на отца прощальный взгляд, то увидел, как вдруг увлажнились его глаза…
На станции Варфоломеевка я встретился со своими ребятами, которые тоже добирались попутным транспортом. Там мы сели в местный поезд и доехали до станции Манзовка (теперь это станция Сибирцево), которая стояла уже на Транссибе. Билеты взяли в один вагон поезда «Владивосток-Харьков», который шёл на Украину через Куйбышев.
Вагон был общий (решили экономить), но мы были молоды, впервые вырвались из-под родительской опеки, всё было нипочём, и теснота, конечно же, нисколько не утомляла. Да и народ набился нам под стать: ехали абитуриенты в разные города по Транссибу, как и мы сами, возвращались в родные места на каникулы студенты из вузов Владивостока и Ворошилов-Уссурийска. Все быстро перезнакомились, нашлась гитара и не одна, и было много весёлых рассказов, анекдотов, приколов. Ну, и, конечно же, песен – как же без них в дороге и дружной компании? Особенно сблизились с нами студентки из Политехнического института. Они уже перешли на второй курс и как старшие по сравнению с нами а, скорее всего, по извечной женской натуре, принялись
