произведением, он излагает результаты своего замечательного интеллектуального путешествия. Судьба его произведения не ограничилась рамками протестантизма (где ею, воспользовался, к примеру, Пауль Тиллих) – с ней полемизировал и Карл Барт в своей Церковной догматике (Kirchliche Dogmatik)[323].

Наряду с книгой Андерса Нюгрена Барт ссылается и на работу Хайнриха Шольца[324]. Конечно, признаёт Барт, Нюгрену как представителю теологической школы Лундского университета удалось проницательнее и точнее разглядеть исторические контуры проблемы. Более критичный, чем Шольц, Нюгрен, по мнению Барта, распознал и осветил «амальгаму» христианской любви с другой формой любви – языческой. Он постиг и объяснил внутреннее противоречие, присущее средневековому «милосердию» (caritas). Для Нюгрена, странным образом, речь идет при этом об истории, завершившейся в тот момент, когда Лютер порвал с caritas, желая утвердить ценность агапы. Однако, вопрошает Барт, не из самой ли сущности борьбы между эросом и агапой следует, что она никогда не закончится? Барт в итоге отдает предпочтение Шольцу вследствие того, что, по утверждению Нюгрена, все пути Божии в борьбе между эросом и агапой необходимо связывать с Лютером! Шольц по крайней мере оставляет читателя перед неразрешимым противостоянием. Со своей стороны, Барт «вполголоса» добавляет, что – как практически делает Шольц – даже приверженцы любви-эроса или caritas являются объектами христианской любви, действующей в экуменических и миссионерских масштабах.

Шольц задается вопросом о «точках совпадения», тогда как Барт предпочитает спрашивать об «исходных точках» движения эроса и агапы, в отличие от Нюгрена, который объявил эти две формы любви несовместимыми, не имевшими ничего общего с самого начала. Барт стремился найти общий атрибут эроса и агапы, дабы потом обрести точку, где они расходятся. Иначе как могло случиться, что эрос и агапа могли быть созвучны друг другу, могли пересекаться, смешиваться, перепутываться? Как агапа прорвала окружение эроса? Согласно Барту, теперь и в эротической и в агапаческой любви на карту поставлен человек. Христианин он или нет, но именно человек любит в двух различных формах – эротической или агнапической. Эрос и агапа – это исторически сформировавшиеся установки, характерные для природы человека: речь идет о возможной, относительно случайной предрасположенности. В виде эроса или агапы проявляется одна и та же человеческая природа, ее сущность – через существование, но различным образом. Барт, этот «рыцарь чести Бога», провозглашает: Бог не перестает быть творцом, а человек творением, будь то в сфере эроса или в сфере агапы.

Также согласно Барту, теперь точкой отсчета становится тот факт, что та и другая любовь проявляются в связи с человеческой природой: агапа соответствует ей, эрос вступает с ней в противоречие; это как «да» и «нет». Первая возникает тогда, когда человек делает то, что праведно с точки зрения его природы, второй, напротив, возникает в случае, если человек совершает противоположное его природе, поступает неправедно. Человек верен себе в любви, если он верен Богу. Именно с этим решением за или против Бога приходит новизна агапической любви, где человек соответствует своему бытию в Боге от своего начала и до конца, тогда как эротическая любовь противоречит бытию в Боге. В агапе человек живет по воле Бога и с Богом в свободе. В эросе он предпочитает существовать по своей воле, в себе и для себя, отказываясь от сосуществования с Богом, от своего вечного «визави», от своего вечного «перед Ним».

По утверждению Барта, эрос – это любовь, представляющая собой спор с Богом, стремление располагать самим собой, грандиозную попытку распоряжаться собой абсолютно: это тотальная любовь к себе, эгоцентрическая любовь, эгоизм. Эрос и агапа, заключает Барт в духе Августина, обе они, тот и другая в своем роде, являются любовью, но эрос есть любовь к себе большая, чем к кому-либо другому, агапа есть любовь к Богу, большая, чем к кому-либо другому. Человек есть со-человек: он ориентирован на встречу с другим, он есть «я» вместе с «ты». Без «я» и «ты» он не существует как человек. Следовательно, человек может быть верен и неверен своей со-человечности, если он верен или неверен самому себе, если он соответствует тому, что он есть. Итак, агапа – это соответствие, эрос – противоречие. В агапической любви воздается честь присущей человеку со-человечности: ты видишь другого, а другой видит тебя. Здесь диалог, взаимное присутствие, самоотдача не как самоутрата, но как встреча с другим, самоотдача без всяких требований от другого, без взаимности, без просьбы о ней, самоотдача совершенно безвозмездная. Другой любим, потому что он – другой, человеческое существо, подобный, ближний, брат. Человек, любящий «эротической» любовью, напротив, думает о себе, а не о другом, он действует вне отношений с Богом. В соединении, которое он ищет и как будто находит, рождается одиночество, никогда не покидающее того, кто любит «эротической» любовью. Эта любовь представляет собой отрицание человечности – это любовь без любви. Поэтому, утверждает Барт, необходимо принять решение в пользу той или другой любви.

Представляется, что Барт мыслит в категориях догматической теологии: как по каталожным ящичкам, он раскладывает проблемы эроса и агапы, выстраивая их шеренгой против категорий Нюгрена. В связи с эросом и агапой Барт не аргументирует непосредственно исходя из текстов, скажем, Нового Завета, но вырабатывает решение, опираясь на творение своей богословской зрелости, – плывя в потоке Церковной догматики. Барт помещает вопрос об эросе и агапе внутрь своей специфической богословской диалектики связи Бог – человек. Для него христианская любовь – это благодать, а значит, нечто новое по отношению к человеческой природе: она не включена в нее, но лишь для нее возможна; она может снизойти и поэтому есть плод животворящей силы Пресвятого Духа, результат нового действия Бога – Творца и Властелина человека. Там, где царит любовь-агапа, не может быть любви-эроса. Агапа превосходит эрос не только своей ценностью, но и силой. Агапа не может стать эросом, и эрос не может стать агапой. Любовь, исходящая от Бога не может сказать «да» любви-эросу, но только себе самой, поскольку она принадлежит Богу. Бог принимает человека и возлагает на Себя заботу о нем, в том числе и заботу о человеке, любящем любовью-эросом, понимая эту любовь лучше, чем она понимает себя.

Карл Барт не принимает решения Нюгрена еще и потому, что оно далеко отстоит от «диалектической теологии», основоположником которой был сам Барт. Нюгрен представлялся ему слишком верным последователем Шлейермахера вследствие того, что считал религию априорной или трансцендентной. По мнению Нюгрена, религиозной опыт необходим «трансцендентально», а духовная и интеллектуальная жизнь как единое целое зависят от априорной категории «вечности». Эта «вечность» реализуется в религиях, и все они являются «откровением вечности». Отсюда, согласно Нюгрену,