активно, чтобы не давать красным передышки, и попытаться с налета захватить важнейшие города на Волге, как перед тем с налета была захвачена Пермь. Осторожность и военная наука требовали принять первый план, чтобы идти к цели хотя и медленно, но верно. Предыдущие успехи над красными, подъем духа у сибирских офицеров, общая жажда покончить скорее с большевиками и, наконец, импульсивный характер самого адмирала, естественно, перевешивали в сторону второго плана, как активного.

Для наступательных операций были только два разумных варианта:

1) или выставить заслон в сторону Вятки и Казани и, держась здесь оборонительно, главные силы направить на Самару и южнее, чтобы у Царицына соединиться с донцами и Добровольческой армией и затем совместно действовать на Москву, упирая свой правый фланг на Волгу;

2) или же двинуться в направлении Казань – Вятка с тем, чтобы через Котлас связаться с Архангельском, усилиться оттуда людьми и перекинуть свою базу из Владивостока в Архангельск, чтобы быть ближе к Англии – источнику пополнения военным имуществом.

Не надо быть большим стратегом, чтобы решить, какое из двух направлений следовало предпочесть, чтобы выполнить самые примитивные требования военной науки, а именно: а) не идти без надобности на большой риск; б) не давать противнику возможность бить нас по частям или то, что в стратегии называется – не давать ему возможности действовать по внутренним операционным направлениям; в) бить противника совокупными силами, или, по-драгомировски, бить кулаком, а не растопыренными пальцами. Все эти требования науки были бы соблюдены при выборе направления на Самару – Царицын, а кроме того, в этом направлении легко было увлечь за собою чехов, о чем я скажу подробнее.

Ни одного из этих преимуществ не давало направление всех сил на Вятку, потому что в этом направлении можно было рассчитывать на полный успех лишь в одном предположении, что большевики не сумеют или не догадаются сосредоточить силы против Сибирской армии, ослабив на время нажим на Деникина. Но базировать свой план на бессмысленных или безграмотных действиях противника не было никаких оснований, кроме собственного легкомыслия.

Был еще один, третий вариант, кроме двух указанных: двинуться одновременно и на Вятку, и на Самару. Он приводил к эксцентрическому движению армий, действиям враздробь и к оголению фронта в промежутке между армиями. Такой образ действий мог позволить себе полководец, уверенный в самом себе и в своих войсках и располагающий превосходством сил, стратегическим резервом и широко развитой сетью железных дорог для переброски войск по фронту и в глубину. При этом одно из направлений выбирается как главное, а прочие – суть демонстрации для введения противника в заблуждение. Ни одного из перечисленных условий налицо в Сибирской армии не было, исключая уверенности в себе полководца, поэтому такой вариант должен был быть отброшен из обсуждения, как ведущий неумолимо к полному неуспеху. Между тем он именно и был избран для сокрушения большевиков, что и привело сибирские армии, в конечном результате, к краху.

Положение большевиков весной 1919 года было таково, что только чудо могло спасти их. Оно и случилось в виде принятия в Сибири самого абсурдного плана для действий. Сибирская стратегия их выручила.

Высшее управление Сибирской армией

Как же могла произойти подобная безграмотность в выборе стратегического плана для действий сибирских войск? Чтобы ответить на этот вопрос, я должен теперь перейти к умышленно пропущенному мною раньше второму элементу учета шансов на успех в предстоящих боевых действиях, а именно: подготовленность командного состава к ведению операций в современных условиях войны, или, коротко выражая, управление войсками. Здесь мне опять приходится повторить, что сам адмирал Колчак абсолютно неповинен в совершенных нашим командным составом ошибках, ибо он сухопутного дела не знал и, естественно, должен был полагаться на знание и умение своих сухопутных помощников, и в первую голову на своего начальника штаба по званию Верховного главнокомандующего, но выбор помощников зависел исключительно от него самого, и следовательно, в неудачном выборе повинен только он один. Я уже упоминал, что в Сибири был большой недостаток в генералах и опытных офицерах; по сравнению с Добровольческой армией была полная бедность, полная, но не абсолютная, ибо все же на старшие должности было из кого выбирать. 18 ноября 1918 года, то есть в день переворота и прихода к власти адмирала Колчака, армия находилась в управлении генерала Болдырева, носящего титул Верховного главнокомандующего. Генерал этот в Императорской армии не прославился никакими особенными заслугами или талантами, но зато он прошел на войне все командные должности от командира полка до командующего армией, а до войны был профессором академии Генерального штаба, то есть со строевым опытом соединял большую научную подготовку. В Сибири больше, чем кто другой, он был достоин занимать высшие должности. После переворота он обиделся на Директорию (сам был одним из директоров), счел, что ему неуместно находиться под началом у Колчака, и сложил с себя звание и обязанности Верховного главнокомандующего, пожелав уехать в Японию. Со стороны Болдырева этот шаг был явным преступлением перед государством, коль скоро свое личное самолюбие он поставил выше дела, которому добровольно служил. Да и дистанция между ним и Колчаком была такая огромная, что претендовать самому на роль Верховного Правителя, при наличии в Омске Колчака, было просто безумием. Однако и Колчак, если отдавал отчет себе в предстоявшей ему работе, не только мог, но и обязан был удержать Болдырева на его месте, хотя бы поступившись для этого званием Верховного главнокомандующего, которое он на себя после переворота принял. Колчак этого не сделал и легко отпустил Болдырева в Японию на отдых, снабдив его соответствующими денежными средствами на путешествие.

Начальником штаба у Болдырева состоял Генерального штаба генерал Розанов, проделавший Русско-японскую и Большую войну и занимавший в начале 1917 года должность начальника дивизии. Казалось бы, согласившись на уход Болдырева, адмиралу Колчаку следовало хотя бы удержать при себе Розанова, чтобы не прервать преемственности управления армией. Он и этого не сделал, и даже сам предложил Розанову на время устраниться от армейских дел. Значит, адмирал решил выбрать новых себе помощников. Для этого он мог обратиться к академии Генерального штаба, которая после эвакуации из Петрограда и затем после захвата Казани чехами случайно оказалась в Сибири. В составе ее профессоров было несколько опытных и знающих строевых начальников, командовавших полками на Большой войне (генералы Иностранцев{85}, Матковский{86}, Андогский{87}, Ряби-ков{88}, Сурин{89}). Любого из них Колчак мог взять к себе в начальники штаба, а остальных