его, он остался сидеть на месте, только налив себе еще стаканчик, чтобы успокоить свои потрясенные нервы.

В конце концов нам с Бобом удалось загнать мамбу в угол около крыльца рестхауза. Здесь мы прижали ее палкой к земле, подняли в воздух и сунули в один из наших мешков для змей. Я вернулся к Фону и увидел, как с разных сторон к своему монарху стекаются члены совета. В любой другой части света, если бы вы обратили в бегство кучу сановников, подбросив им змею, начались бы упреки, обиды и всяческие проявления уязвленного самолюбия. Африканцы отнеслись ко всему иначе. Фон сидел на стуле, широко улыбаясь. Советники на ходу болтали и смеялись, щелкали пальцами, вспоминая минувшую опасность, подшучивали друг над другом (вот задал стрекача!) — словом, наслаждались юмористической стороной этого происшествия.

— Ну как, вы ее поймали? — спросил Фон, щедрой рукой наливая мне изрядную дозу моего виски.

— Да, — ответил я, с благодарностью принимая стакан, — мы ее поймали.

Фон наклонился ко мне с озорной улыбкой.

— Видел, как улепетывали мои люди? — спросил он.

— Да, здорово они бежали, — подтвердил я.

— Они испугались, — объяснил Фон.

— Да. Это плохая змея.

— Верно, верно, — согласился Фон. Эти людишки сильно испугались змеи.

— Да.

— А я не испугался, — продолжал Фон. — Мои люди все разбежались… они здорово испугались… а я не убежал.

— Верно, мой друг, верно… ты не убежал.

— Я не испугался этой змеи, — сказал Фон на тот случай, если до меня не дошло самое главное.

— Верно. Зато змея испугалась тебя.

— Она меня испугалась? — удивленно спросил Фон.

— Да, змея не посмела тебя укусить… плохая змея, но она не может убить Фона Бафута.

Фон взрывом смеха встретил эту грубую лесть, потом, вспомнив, как улепетывали его советники, опять расхохотался, и советники присоединились к нему. Наконец, покачиваясь от смеха, они ушли, но мы еще долго слышали их веселые голоса и хохот. Это единственный известный мне случай, когда зеленая мамба была виновницей дипломатического конфуза.

Глава шестая

Звери с человеческими руками

Письмо с нарочным

        Мой дорогой друг!

Желаю всем вам доброго утра. Я получил твою записку, но, к сожалению, моя болезнь не унимается со вчерашнего дня.

Я очень жалел, что не смог прийти к тебе из-за болезни. Я был благодарен за бутылку виски и за лекарство, которое ты мне прислал. Я принял лекарство вчера вечером и сегодня утром, но пока мне не стало лучше. Мне досаждает кашель, так что, если у тебя найдется какое-нибудь средство от него, пришли, пожалуйста, с нарочным. Думаю, что виски тоже поможет, но пока точно не знаю. Пожалуйста, пришли мне джину, если есть. Я лежу в постели.

Твой добрый друг Фон Бафута

Из всех животных, какие попадаются зверолову, самые занимательные, на мой взгляд, представители обезьяньего племени. Они так мило напоминают детей: живой ум, очаровательная непринужденность, жадное стремление все перепробовать, все испытать сию же минуту и трогательнейшая вера в того, кого они признали своими приемными родителями.

Мясо обезьяны — один из главных продуктов питания камерунцев, а так как нет обязательных постановлений, определяющих, когда и сколько обезьян можно стрелять, то погибает огромное количество самок с детенышами. Убитая мать падает с дерева, а детеныш судорожно цепляется за ее шерсть и обычно остается цел. Чаще всего его тоже убивают и съедают заодно с матерью, но иногда охотник приносит детеныша в деревню и выращивает, чтобы потом съесть. Если же поблизости появляется зверолов, всех этих сирот, естественно, несут ему: ведь он, как правило, платит за живого зверя намного больше рыночной цены. И, проведя в том же Камеруне два или три месяца, вы оказываетесь приемным отцом сонма обезьян всех видов и возрастов.

В Бафуте у нас к концу путешествия собралось семнадцать обезьян (не считая человекообразных и более примитивных представителей отряда приматов, таких, как потто и галаго), и они были для нас неисчерпаемым источником развлечений. Пожалуй, самые живописные из них — красные мартышки, ростом они с терьера, с ярко-рыжей шерстью, черной мордочкой и белой грудью. На воле они предпочитают саванну лесам, ходят, как собаки, большими стаями, прилежно осматривают корневища трав и гнилые стволы в поисках насекомых или птичьих гнезд, переворачивают камни, под которыми могут быть черви, скорпионы, пауки и другие лакомства. Время от времени они встают на задние ноги, чтобы осмотреться, а если трава очень высокая — подпрыгивают, будто на пружинах. При малейшем намеке на опасность они громко кричат «пруп… пруп… пруп!» и мчатся галопом через траву, причем слегка раскачиваются на ходу — этакие маленькие рыжие рысаки.

Наши четыре пата жили вместе в большой клетке. С выражением предельной сосредоточенности на своих грустных черных мордочках они тщательно исследовали шерсть друг друга или же упоенно предавались каким-то восточным танцам. Пата — единственные известные мне обезьяны, которые по-настоящему танцуют. Большинство обезьян, разыгравшись, просто кружатся или прыгают вверх и вниз, но у пата разработаны особенные танцевальные фигуры, причем репертуар их довольно богатый. Сперва они скачут, словно резиновый мяч, и с каждым разом все быстрее, все выше, так что прыжки достигают высоты двух футов. Кончив прыгать, переходят к следующему «па». Теперь задние ноги почти неподвижны, а передняя часть туловища, начиная от поясницы, раскачивается, будто маятник, из стороны в сторону, и голова крутится слева направо. Повторив это движение двадцать — тридцать раз, пата исполняют новую фигуру. Они поднимаются на задних лапах, вытягивают передние