Шрифт:
Закладка:
Яковлев чувствует поддержку генерального секретаря, и это позволяет ему действовать смелее, без оглядки на авторитеты.
Документы, с которыми сейчас можно ознакомиться в архивах, свидетельствуют о том, что в области идеологии как раз и развернулась тогда самая ожесточенная борьба. По одну сторону линии фронта были т. н. охранители из числа партработников, генералов КГБ, руководящих чинов творческих союзов и немалая часть писателей, поэтов, художников, скульпторов. По другую — те деятели культуры, которые не желали далее смиряться с партийно-чекистским надзором, хотели создавать свои произведения в духе объявленной гласности и свободы, плюс их тайные и явные союзники в ЦК.
Да, это было ожесточенное сражение.
В июне 1986 года председатель КГБ В. М. Чебриков направляет Центральному комитету секретный доклад «О подрывных устремлениях противника в среду советской творческой интеллигенции»[181]. Стилистика и содержание этого документа находятся в вопиющем противоречии с теми идеями и делами, которыми были озабочены Горбачев и Яковлев. Судите сами.
Оказывается, западные спецслужбы в настоящий момент «пытаются столкнуть советских литераторов на путь отхода от принципов социалистического реализма и партийной литературы». Перечисляя писателей, которых советская власть (читай — Комитет госбезопасности) выдавила в разные годы из страны, Чебриков утверждает, что теперь они «по заданиям спецслужб ведут поиск единомышленников и пытаются установить нелегальные каналы связи». Да и те писатели, которые остались на родине, тоже, оказывается, находятся «под пристальным вниманием спецслужб и центров идеологических диверсий противника». Какие это писатели? Чебриков перечисляет: Рыбаков, Светов, Солоухин, Окуджава, Искандер, Можаев, Рощин, Корнилов.
В то время, когда Черняев, Яковлев и другие высокопоставленные партчиновники помогали Анатолию Рыбакову пробить цензурные стены и дать «зеленый свет» его роману «Дети Арбата», Комитет госбезопасности, как выясняется из этой записки, предпринимал обратные усилия. Это произведение, а также книги А. Приставкина («Ночевала тучка золотая»), А. Злобина («Демонтаж», «Общая стадология», «Красотка из парткома», «Через горы и долины»), В. Дудинцева («Белые одежды»), В. Солоухина («Старичок с интеллигентным лицом», «Фантастический разговор»), Б. Можаева («Мужики и бабы»), Ю. Трифонова («Исчезновение») отнесены в разряд «идеологической диверсии».
А ведь многие из названных выше книг как раз и были признаны затем классическими произведениями периода перестройки, они многократно издавались и переиздавались, стали основой для сценариев художественных фильмов и телесериалов. Вопреки мнению Лубянки, их полюбил советский читатель, увидев в этих работах не происки западных спецслужб, а честный и талантливый взгляд писателей на нашу недавнюю историю.
Пройдет совсем немного времени, и многие из вынужденных эмигрантов смогут вернуться домой, посвятить свой талант служению родине. Но Виктор Михайлович Чебриков даже мысли такой не допускает — в его записке Солженицын, Войнович, Бродский, Галич — «отщепенцы», которым нет прощения.
Заключает свое послание главный чекист напоминанием: скоро начнется съезд Союза советских писателей, поэтому надо хранить особую бдительность. И предупреждает: «Комитет госбезопасности СССР проводит необходимые мероприятия по противодействию подрывным устремлениям противника в среду творческой интеллигенции».
Прочитав эту записку, М. С. Горбачев накладывает на нее резолюцию: разослать членам и кандидатам в члены Политбюро, секретарям ЦК. И вторым пунктом обращается к «тт. Лигачеву Е. К. и Яковлеву А. Н. — прошу переговорить со мной».
Прочел лубянскую записку и Анатолий Черняев. Пришел в ужас — это же натуральный донос в духе 37-го года. Не поленился пойти к Яковлеву: «Что происходит»?
Александр Николаевич в ответ сообщил, что был у генерального, говорил с ним. Возмущался: это что за методы? Мы уже вынудили два десятка талантливых писателей уехать из страны, а теперь еще хотим? Горбачев слушал его молча, своего мнения не высказывал, только в конце разговора посоветовал: «Пойди и выскажи все это Лигачеву». Он пошел, говорил с Егором Кузьмичом, старался быть аккуратным в выражениях. Но… понимания у него не нашел. Единственное, что не понравилось Лигачеву, так это то, что литературными делами по-прежнему занимается КГБ, а это прерогатива ЦК.
22 июня 1986 года Черняев записывает в своем дневнике:
Перед съездом писателей. Вокруг, включая «самого» Яковлева, выражают удивление, что сохранен «курс на Маркова», несмотря на то что он, казалось бы, символ брежневиады в советской литературе. В 27 издательствах выпустил только в 1985 г. свои серые поделки. 14 млрд рублей на сберкнижке. Центр притяжения прохиндеев и посредственности, «дважды Герой Социалистического Труда» — в данной ситуации это клеймо, а не заслуга. Но он «друг детства» (или юности, или по совместной работе, или по землячеству в Сибири) — Лигачева. И тот… упорно его держит[182].
19 июня, накануне открытия съезда писателей, Михаил Сергеевич встретился с группой известных литераторов, причем там примерно поровну были представлены оба лагеря — и «консерваторы», и «перестройщики».
Разговор был живой, бурный, все высказались, кто хотел. Судя по записям в черняевском дневнике, Горбачев был особенно удивлен словами Героя Социалистического Труда Анатолия Иванова, который просил Центральный комитет навести порядок в литературном цехе, принять директивный документ наподобие известного постановления ЦК «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», оно в 1946 году стало сигналом к разгрому и отлучению от литературы целого ряда талантливых писателей.
Яковлев, рассказывая Черняеву об этом, заметил, что у сидевшего прежде невозмутимо Горбачева при этих словах «отвисла челюсть». Когда против Иванова выступил драматург Шатров, Михаил Сергеевич поддержал последнего, а в телефонном разговоре после встречи удивлялся: «Откуда у нас в писателях такие динозавры?»
Дискуссия о творческой интеллигенции продолжилась через несколько дней — теперь уже на заседании Политбюро. Горбачев просит Яковлева проинформировать товарищей о ходе работы съезда писателей.
Александр Николаевич докладывает:
— В целом съезд проходит в русле партийных решений. — Делает паузу и добавляет: — Но остро.
А что значит — «остро»? Яковлев объясняет:
— Поэт Куняев подрался с одним писателем.
Ничего себе — острота! Члены ПБ, даже самые далекие от вопросов идеологии, с удивлением смотрят на докладчика.
— Да, товарищи, именно так — дело там доходит до крайностей. Нынешних руководителей союза называют «детьми времени» и говорят: пусть они уходят с тем временем. И зал встречает такие заявления овациями.
Яковлев перечисляет основные претензии делегатов съезда к руководству СП: келейность, недемократичность, бюрократизм, присутствие в руководстве т. н. неприкасаемых, которые всегда находятся вне критики. Затем переходит к теме выборов нового состава правления. Как бы размышляя вслух, предлагает оставить прежнего главу СП Георгия Маркова председателем, а Юрия Бондарева сделать первым секретарем, то есть фактическим руководителем. Называет фамилии Быкова, Залыгина, Распутина, Айтматова, которых можно было бы ввести в состав рабочего бюро.
