не знал иного. Осколки, из которых он состоял готовы были истерзать Маргариту. Тёмное и злое выползло из бездны, где был забыт маленький мальчик. И она уже видела, как после уходит из дома на болото, слепая и забывшая себя. Навсегда погружаясь в топь, где ей будет самое место.

Взгляд Маргариты, полный слез, скользнул по хрустальному кубу, который маг поставил на столе в общей комнате. Свежая роза среди хрустальных граней, незамутнённая ничем, сияющая яркими красками. Трепетный символ любви хитрого мага из Хриллингура к девчонке Фолганд.

Магия не работает. Ей угрожает прямая опасность, Ри больно и плохо, в прошлый раз Красс умер, а сейчас страж тумана и не думает появляться. Или все дело в намерении причинить зло. Дарион не хочет ей зла, но с ним происходят ужасные вещи, которыми он не может управлять. Тот, нежный и любящий маг, спит или заперт собственным прошлым во тьме.

Поражённая этим открытием, она замерла. А затем, глубоко вдохнула, собираясь с духом. Дарион приподнялся, и, скрюченными пальцами, ухватился за ворот её тонкой рубашки, готовясь просто разорвать на ней одежду, чтобы между ними не осталось никаких преград.

Маргарита его опередила. Вместо сопротивления, которое только больше заводило мага, она со всей возможной силой обхватила его за плечи, ладони легли на затылок с мягкими вьющимися волосами, сейчас слипшимися от пота. И притянув его к своей груди, удерживая, точно ребёнка на грани истерики, она погладила Дариона по голове.

— Ш-ш, — не знала, где взяла силы, чтобы поймать мага над пропастью, сломить сопротивление. — Дари, Дари, — руки размеренно пропускали прядки между пальцами. — Не обижай меня, Дари. Это же я, твоя Ри, — она боялась остановиться, повторяя одно и то же движение, шепча успокаивающие слова. — Всё хорошо. Не торопись. Я никуда не денусь от тебя, не исчезну. Дари…

Тело мага, до этого словно сведённое судорогой, расслабилось, руки до боли, сжимавшие Маргариту, перестали терзать её. Дарион приподнял голову, часто моргая, разглядывая заплаканную Ри, и его лицо исказилось от боли. Он попытался вырваться, скрипя зубами, сдерживая крик или вой, рвущийся наружу, но Маргарита удержала его. У самой свело руки до боли, но не отпустила мальчика, умоляющего о помощи из тьмы. На мгновенье, он уверился, что совершил то ужасное, чего хотел избежать всеми возможными способами.

— Я же предупреждал тебя, — он застонал и, решительно протянув руку к очагу, положил ладонь на прогорающие угли.

— Дари! — пришлось разжать объятия. — Что ты творишь!

Она вскочила, хватая его за руку, видя, как ожоги вздувают покрасневшую кожу. Убежала за мазями и бинтами для перевязки, позабыв обо всём прочем. Они должны откровенно поговорить, это Маргарита знала точно. Когда она вернулась, Дарион сидел на коленях в той же позе, как Ри оставила его. Руки безвольно повисли вдоль тела.

— Зачем? Зачем ты это сделал? — она осторожно наложила мазь на его ладонь и завязала.

— Чтобы не повторилось…, — он не смог говорить дальше и молчал, глядя в одну точку.

— Ничего не случилось, — она положила руки ему на плечи. — Ты ничего не сделал со мной, — Маргарита вытерла ладошкой дорожки слёз и уткнулась лбом в его плечо, потом, прикоснулась поцелуем так, словно это плечо и было весь Дарион, сама суть его.

— Я сломаю тебя, — он заговорил глухим, бесцветным голосом, а сам, будто застыл и не мог пошевелиться. — Причиню тебе зло.

— Нет, Дари, ты не сможешь, — она обернулась к кубу с розой. — Смотри, там нет тумана. Значит, мне безопасно рядом с тобой.

— Дари…, — повторили его мёртвые губы, глаза смотрели в прошлое. — Мама так меня называла. Я ненавидел её за то, что она не убила меня.

Маргарита слушала не в силах вдохнуть, внутри всё скрутило ужасом и болью. А Люций продолжал говорить:

— Я ненавижу себя за желание быть с тобой. Это такая грязь, мерзость. Тело другого всегда используют, чтобы унизить и растоптать душу. Я не могу пользоваться тобой, угождая собственной похоти.

— О, Дари…, — она взяла его лицо в ладони, заставляя смотреть на себя. — Что происходит в твоей голове? Мы же любим друг друга.

— Я не умею любить, Маргарита. Только ломать и брать силой. Это всё, что я видел, — внезапно он ожил, посмотрел на Ри, в глазах появился лихорадочный блеск. — Отец не успел сплести и половины заклятия, как одним взмахом ему отсекли руки, он истекал кровью бессильно корчась у столба. Они заставили его смотреть… Мама успела бы убить меня, как делали другие ведающие, но она дрогнула. Так сильно любила меня, что оставила страдать, — его губы дёрнулись в спазме. — Маленькое поселение, нам не хватило сил на сопротивление. Палачи убивали магов и ведающих. Вторым везло меньше. Смерть приходила к ним окольными путями. Мама успела прошептать, чтобы я не показывал магии, притворяясь бездарным. Такое бывает, сама знаешь. И почему я не побежал? Остался стоять, когда они оттащили маленького мальчика от его матери. А она кричала, что я пустой. Не маг. Палачи смеялись, обступая её. Их голоса слились для меня в один непрекращающийся гул. Глаза закрыть я не смог. Я оцепенел. Мама лежала на земле в грязи. Они рвали на ней одежду. Они делали с ней всё, что хотели. Она не кричала, не издала ни звука, — у Дариона перехватило дыхание, и он захлебнулся словами, а Ри боялась вспугнуть страшные откровения, которых было слишком много в маге, и они уже не помещались ни в сознании, ни в сердце, истекая ядом. — Нет, один раз она закричала, умоляя, чтобы меня увели. В ответ — животный хохот. Южане называют магов животными. Кто же тогда они? — пальцы Маргариты сжали плечо мага, поддерживая и умоляя продолжать.

Она понимала, как необходимо ему наконец выговориться, и кто, как ни она сможет понять его и прожить вместе боль. Бледное лицо Дариона с дрожащими губами немного расслабилось. Он выплеснул часть горя, получив взамен опустошение и немного свободы.

— После они привязали её к отцу и подожгли. Он всё видел и ничего не мог сделать. А я стоял посреди полыхающего двора, ожидая смерти. Она была повсюду, что завораживало и наполняло меня силами стихий умерших магов. Я забрал себе всё без остатка. Вместе с ненавистью. И то, что я видел навсегда