— Вот и я казакам всё толкую, что с парагвайским пастырем надо осторожно дело вести. Присаживайся, батюшка, к походному костерку, погутарим о жизни.

Алексей принял приглашение есаула и очень задушевно так поговорил с казаками. До поздней ночи затянулись посиделки. И когда на тёмном куполе небосвода разгорелись путеводные звёзды, в душах обездоленных казаков зажглась светлая надежда на обретение новой земли. Померк притягательный блеск чужого злата, что требовалось положить на кровавый алтарь гражданской войны. Зато с неодолимой силой увлекла в неведомую даль мечта о счастливой мирной жизни.

— А золото, которым загружены подводы каравана, пойдёт большевикам в уплату за свободный выход с их территории казачьей общины, вместе с жёнами, детьми и стариками, — так прозвучал последний аккорд сладкоголосой речи парагвайского пастыря.

— Да, комиссаров ты сумел подкупить, — кивнул есаул. — А как быть со злобными япошками, что Владивосток держат?

— Коли самураи заартачатся, то уйдём через Китай, — отмахнулся Ронин. — Я ведь намерен сманить в эмиграцию ещё и казаков из Маньчжурии.

— Китай нынче слаб, на пути казачьих дивизий не встанет, — из–за спины есаула поддакнул один из освободителей Монголии.

— Алексей, может, казакам лучше проводить караван до станции? — предложил помощь есаул.

— Спасибо, Герасим, но с малыми бандами я, с божьей помощью, справлюсь, — погладив пальцами наперсный крест, усмехнулся парагвайский чудотворец.

— Да ты, батюшка Алексей, играючи и с большими совладаешь, — рассмеялся есаул и под одобрительный смех соратников закончил собрание: — Всё, казаки, расходимся, завтра с утра сворачиваем лагерь и поспешаем с благой вестью к нашим братам.

— Унгерн уже вывел дивизию из Урги? — дождавшись, когда казаки отойдут, тихо спросил Алексей

— Должно быть, уже у границы стоит, — не удивился осведомлённости парагвайского атамана Герасим и шёпотом предупредил: — Барона золотом не перекупить, и красотами земли обетованной не сманить. Унгерн будет подбивать казачество продолжать кровавую бойню в Сибири. Он надеется создать новое царство от Урала до Владивостока.

— Кто–нибудь из казаков в этакую фантазию верит? — тоже негромко вступил в тайный разговор Алексей.

— Люди живут надеждами, — развёл руками есаул. — Однако в Азиатской дивизии добрая половина личного состава набрана из бурятов и монголов, этим идеи новоявленного русского императора чужды. А теперь, после вестей о грядущем переселении в земли парагвайского края, и среди казачества сторонников у барона не останется.

— А что за человек, этот Унгерн? — палочкой пошевелил затухающие угли Алексей.

— Безрассудно отважный вояка, — подбросив поленце в костёр, поведал Герасим. — Хотя сам из дворянского рода, но честно прошёл воинский путь от солдата до генерала. В юности сражался простым рядовым на полях русско–японской войны. Затем получил офицерское образование и с первых дней Великой войны участвовал в боях на австрийском фронте. Получил пять ранений, и столько же орденов. Кстати, награждён за отвагу офицерским Георгиевским крестом. В боях провёл все годы Гражданской войны, дослужившись до чина генерал–лейтенанта. Наши азиаты считают, что ни пуля, ни стальной клинок, его не берут. Монголы даже называют Цаган–Бурханом, «Богом Войны», воплощением Махакалы–идама, ламаистского божества о шести руках, жестоко карающего врагов «жёлтой веры».

— Так он мне почти тёска, — рассмеялся Ронин. — Самураи меня тоже многоруким демоном–воином прозвали. Значит, найдём общий язык с белогвардейским воякой.

— Хорошо бы, — облегчённо вздохнул есаул. — Толковый генерал, честный.

— Ты барона попридержи у границы, скажи, что получил сведения о переброске к Монгольской границе нескольких дивизий красных. Нечего ему казаков зря на убой вести.

— Откуда простой есаул может знать о стратегической передислокации войск?

— Так тебе же временный союзник большевиков, парагвайский атаман, сам о том и поведал, — стукнул кулаком себя в грудь шпион. — А доказательства я Унгерну при личной встрече покажу. Через пяток дней я появлюсь в его ставке.

— А успеешь ли, батюшка Алексей? Тебе ещё, вон, караван сопровождать.

— Так я же к вам по воздуху прибуду, — провёл открытой ладонью над огненными лепестками пламени шаман и, глянув на отвисшую челюсть казака, вновь улыбнулся. — Да на дирижабле я прилечу, воздушном пузыре с моторчиком.

— Ну, коли так, — щёлкнул зубами Герасим и мотнул головой. — Эх-х, богато парагвайские казаки зажили. Слыхали мы, что и в американских речках они рассыпное золото лопатами гребут.

Да, разными дикими слухами земля полнится, но сейчас Алексею это было очень даже на руку — обездоленные казаки уже наяву грезили благодатной обетованной землёй. Осталось только сагитировать генерала Унгерна, который, как уже разузнал Алексей, очень увлекался восточными мистическими практиками. На этой маленькой слабости железного воина и решил сыграть парагвайский шаман.

Прошло время, и в урочный час, когда звёзды усеяли небосвод, в засыпающем полевом лагере Азиатской дивизии появилась высокая фигура бородатого казака. Алексей, не таясь, прошёл мимо солдатских палаток, не вызвав подозрений у редких встречных. Раз уж дозорные пропустили чужого казака в лагерь, знать так надо. Теперь стража у входа в юрту генерала должна проверить безоружного казака и решить, допускать ли гонца к начальству для доклада или заставить обождать до утра.

Однако у Алексея сегодня не было в планах вступать в пререкания с дозорными или караульными, он знал, как незамеченным пройти мимо. Когда высокая тёмная фигура показалась из–за юрты, стражникам было уже не до рассматривания гостя.

Внезапно налетевший порыв ветра поднял клубы пыли, закрутил в спираль маленького смерча и шершавым наждаком прошёлся по лицам, заставив отвернуться и зажмуриться.

Незваный гость бесшумной тенью проскользнул за распахнувшийся полог юрты.

Серая пелена вихря моментально осыпалась песчинками на ковёр за порогом, явив взору фигуру статного казака с двумя солдатскими Георгиевскими крестами на груди.

— Кто пустил? — почувствовав воздушный порыв от ворвавшегося ветра, недовольно обернулся хозяин юрты. — Почему без доклада?

Барон сидел на полевом раскладном стульчике у низенького стола, заваленного депешами. На столешнице стояла зажжённая керосиновая лампа, а остальное пространство освещали языки пламени, пляшущие посреди юрты в стенках очага из камней. Унгерн был одет в монгольский халат–курму священного жёлтого цвета, плечи украшали генеральские погоны, на груди, в отблесках света, сверкнул офицерский Георгиевский крест. На худощавом, осунувшимся лице серыми тенями под глазами отпечаталась усталость.

— Так, Роман Фёдорович, вроде бы, заранее договорено о встрече, — пожал плечами высокий гость, прошёл чуть вперёд