Взрывная волна откинула ее метров на пять, чуть ли не подняв полностью в воздух, а потом уронив на пол, будто бы Свету кто-то взял и швырнул вперед, забыв предупредить о группировке, отчего неуклюжее падение было крайне травмоопасным. Лишь частично костюм смог погасить ударную волну. Пролетев по прямой, упав лицом на пол, Света не приходила в себя, полностью оглушенная. Она лежала практически мертвым грузом среди густого дыма и расплавленных кусков металла, оторванных при взрыве, заодно забравшем здесь освещение, скрыв тем самым уродливые последствия своего существования.

Света же падала во тьму, совсем не чувствуя конечностей, как и всего тела, – лишь зрение, в наличии которого смело можно было сомневаться, ибо смотреть ей не на что… Полная бесконечность без боли и страха, идеальный покой, который, чем больше ее затягивает, тем приятнее и безопаснее, отчего совершенно не хочется что-либо менять. Подобное у нее было впервые, хотя опыта в боевом деле было достаточно, и все же, пусть большинство вылазок и одинаковы, но есть крайне особенные. Посещение Вектора она точно запомнит на всю жизнь – если только вот-вот не придет конец ее жизни, прямо тут, в одиночестве и темноте, будто бы она забыта всеми. Мозг сам выстраивает детально картинку, но дает ее не через зрение, а через чувства и фрагменты прошлого – того самого прошлого, которое стоило бы уже выкинуть из головы навеки. Но только это невозможно, особенно когда вот такой символизм отлично вписывается в устоявшееся мнение, как быстро пролетает жизнь перед глазами, на пороге смерти.

Точно так же, как и Света сейчас, годы назад умирала ее мать – в одиночестве и темноте доживала последние дни в квартире, где провела десятилетия, даже успев создать семью и выпустить в мир дочь. Только вот эта дочь наплевала на то, что мать попала в аварию по вине отца, – хотя они оба были пьяны, когда решили сесть в старый автомобиль и поехать домой после празднования ухода на пенсию у друзей. Мать лишилась зрения из-за осколков разбитой машины. Отец кое-как донес ее в квартиру и ушел за врачами, а она, ничего не понимая, так и осталась там одна, медленно умирая от кровоточащих ран. Отец первым делом позвонил Свете, только и прежде ненавидевшая себя и мир, она не то что не ответила – даже не восприняла всерьез звонок посреди ночи от тех, кто даже не знал о своей внучке, как и не знал о гибели девочки.

Свете позвонили через неделю, когда спохватились об отце, не вышедшем на работу после короткого отпуска, взятого как раз на отмечание пенсии жены. Пришли к ним домой и нашли лишь его жену, ее маму. Оказывается, после того как он пытался позвонить Свете, он так и не добрался ни до кого, чтобы позвать на помощь, а просто отключился от опьянения. Проснувшись утром, отец исчез – по словам соседей, он просто ушел куда-то, так никому ничего и не сказав…

Ей хотелось тогда плакать или убиваться, но почему-то единственное, что она чувствовала, – это свобода: ведь впервые в жизни она поняла, что никаких мамы и папы у нее не было, – лишь люди, чья забота была крайне ограничена и больше напоминала отработку минимальных требований, нежели проявление любви или заботы. Тогда она впервые почувствовала себя сиротой, потому что даже дом и город, всегда казавшиеся ей чужими, таковыми в итоге и оказались.

Глубокий вздох дался ей со жгучей болью в груди, а когда власть над телом вновь приходила к ней, то каждый сантиметр крикнул ей как следует, вынудив поначалу бороться с тремором, способным вот-вот скрутить ее в позу зародыша. Глаза она не открывает – лишь берет под контроль чудом пережившее падение тело, начав неожиданно бороться со слезами, источник которых вызван не физической болью, а эмоциональной, прячущейся уже давно в глубине: случившееся погружение во мрак стало для нее странным образом связью с матерью – тот же страх, та же безвыходность и ужасное отчаяние, кричащее о приближении смерти, одинокой и холодной. Медленно поднимаясь с пола, она открывает глаза, плача от внезапно нахлынувшего чувства вины после примерки шкуры человека, который, возможно, думал о ней в последние минуты жизни, когда не было возможности даже кричать из-за травмы горла… Света надеется, что мама о ней думала, пока ей было плевать на невнятную просьбу пьяного отца приехать и помочь. «Только не так!» – с закипающим гневом поверх безумного страха повторяет она себе, боясь закончить точно так же, как мама. Крича во все горло, выпрямившись, она пытается хоть как-то сориентироваться: все же голова еще кружится, а стоять ровно крайне трудно. Так что, опершись плечом на стену, Света постепенно берет себя в руки, начиная уже гадать о том, сколько времени она пролежала на полу.

Глядя в эпицентр взрыва, она вспоминает уродца, решившего ее догнать, но встретившего свою смерть раньше, чем впервые за свою жизнь он вкусил хоть какую-то еду.

– Тупое создание, – произнесла она вслух, сразу же начав кашлять, опираясь руками на колени, начиная ненавидеть этот костюм всеми силами, как сковывающий ее панцирь. Медленно выпрямляясь, подмечая раскаленные, словно светильники, куски железа вокруг, Света подходит к перекрестку, желая забрать откинутое в правую сторону оружие. Освещение было лишь в сторонних коридорах и где-то вдалеке, куда ей уже пора следовать, ведь ничто еще не окончено. Все еще опираясь на стену, она зашла за угол и в метре от себя увидела его на полу. Сделав лишь пару шагов, она услышала то, чего надеялась более никогда слышать, – рев. Тот самый, звериный и ужасный, громкий и глухой рев монстра, явно прибежавшего на сотрясавший все вокруг взрыв. Сразу же за боевым кличем метрах в двадцати впереди откуда-то справа ворвался зверь, уничтожив лампы в потолке и явно ударившись о стену, используя ее как тормоз. Он опять был невидим глазу, но грохот от его шагов и скрежет ломающихся стен четко давали понять любому приближение, не говоря уже о том, как ломающиеся лампы прятали его во тьме, издавая предсмертные искры, словно отсчет до его цели.

Света не знала, заметил ли он ее, но, в отличие от предыдущих стычек, он шел явно неспешно. Она схватила пистолет и быстро, прихрамывая на правую ногу, забежала за угол и без остановки продолжила движение вперед. Тяжело дыша, она в такт топоту монстра не сбавляла слегка прихрамывающий темп, даже не оглядываясь назад, и так прекрасно зная о приближении к перекрестку здоровяка, убежать от которого по прямой у нее не будет шансов, стоит ему заметить ее. Она даже не проверяла пистолет – без толку, ведь вряд ли пули возьмут его. Так что, радуясь отсутствию освещения, кое-как прячущему ее от глаз хищника, Света хотела было включить фонарик – но остановила себя за секунду до того, как выдала бы врагу свою позицию. Идя на ощупь, все время ведя левой рукой по стене, она наконец-то нащупала угол – судя по отсутствию коробки, то был очередной перекресток. Зайдя за угол и опершись на стенку, она трясущимися руками все же включила фонарик, дабы осмотреть стороны, и, как это ни странно, единственный возможный путь оказался справа от перекрестка. Дверь впереди заблокирована, времени взламывать у нее нет, а слева был заваленный вещами тупик. Но главное – это неожиданная удача: ведь прямо перед перекрестком она увидела очередную мину, которую смогла перешагнуть совершенно случайно, даже не думая об этом. Она была прикреплена также у пола, только в этот раз сам механизм был ближе к ней, в целом благодаря чему сейчас она и заметила ее. Понимание везения даже вынудило чуть усмехнуться, что было несколько болезненно из-за горла и легких, явно не переживших безвредно взрыв. Насколько она помнит, он брал две штуки – так что дальше должно быть легче, но все-таки мразь он та еще, раз поставил их против нее, что является окончательным для нее сжиганием мостов.