Шрифт:
Закладка:
Мы приходим к дворцу в молчании, следуем за солдатами через лабиринты коридоров в комнаты стражи и дальше, в узкий проход между рядами пустых камер.
– Она будет заперта на ночь и утром предстанет перед судом. – Саркор обращается к Джоа, отказываясь отвечать на мой взгляд.
Заперта? Выходит, это не уловка? Какие обвинения, кто мог… Правда хлещет по лицу, такая неожиданная, что чуть не сбивает с ног. Похоже, это венец мести Валки: прилюдно унизить, обличить меня как преступницу и потом наказать, как сделали с ней из-за меня.
– В здании суда? – спрашивает Джоа, пока я смотрю в пустоту.
– Нет, здесь, во дворце, приказом короля. Она приехала с заидой Алиррой, и принцессе приговор небезынтересен.
Разумеется. Но неужели король уже настолько под влиянием Валки? Или Кестрин рассказал отцу о том, что раскрыл мою личность? Но если бы рассказал, то меня не было бы здесь, в недрах дворца, запертой на ночь в клетке. Я судорожно цепляюсь пальцами за руку Джоа.
Он смотрит на меня, но хотя бы не пытается бессмысленно утешить.
Саркор отпирает одну из камер и открывает дверь. Джоа заводит меня внутрь и помогает опуститься на пол.
Я смотрю за его спину на Саркора. В свете лампы не видно ничего, кроме жестких черт его лица. Я больше не знаю, насколько могу доверять ему, что могу позволить ему услышать. Но, возможно, лишь возможно, он помешал моему братцу и по своей воле, а не только по приказу короля. Я не знаю, что меня ждет на грядущем суде, но могу хотя бы привлечь внимание к выходкам Корби.
– Джоа, – говорю я хрипло, и он опускается на колени, чтобы заглянуть мне в лицо. – Сегодня на пастбище Корби напал на меня.
Джоа цепенеет. Я не вижу за ним Саркора, но по полной тишине в коридоре понимаю, что меня слушают.
– Ударил посохом и сбил с ног. Едва получилось убежать. Он не боялся ни поимки, ни наказания. Сказал… что ему обещали защиту. Что он может делать что пожелает.
– Вот как? – спрашивает Джоа, и в голосе звенит сталь. – Кто же его защитник?
Я гляжу в темноту, что свернулась в углу камеры. Называть принцессу, не имея союзников, кроме Джоа, может быть слишком опасно, потому что теперь все в ее власти.
– Я могу сказать лишь королю, – отвечаю я. – И расскажу намного больше, если он меня примет.
Бесконечно больше, и он поймет, о чем речь, благодаря тому первому разговору во дворце, когда он предложил мне место и обещал охотно выслушать, изволь я поговорить о Валке.
– Я схожу к управляющему Хелантору. Он попросит для тебя встречи с королем, – говорит Джоа. – Все будет хорошо.
Я киваю, прекрасно помня о правосудии в этой стране.
Поздним утром следующего дня капитан Саркор отпирает камеру. Я неуклюже поднимаюсь, скованная холодом каменного пола; тело все еще ноет после нападения Корби.
Саркор лишь миг смотрит мне в глаза, потом отступает придержать дверь.
– Командир. – Голос у меня хриплый. Я ничего не ела и не пила с тех пор, как убежала с гусиного луга. – Вы не знаете, Джоа… он передал мои слова королю?
Между нами повисает молчание, Саркор смотрит куда-то в коридор, потом медленно переводит взгляд на меня. Глаза у него темные, спокойные, полные неожиданного для меня сожаления.
– Я полагаю, да, – говорит он.
– Куда вы меня теперь отведете?
– На слушание.
Я склоняю голову и выхожу, на грудь будто ложится камень. Король уже понял настоящую причину отсутствия Кестрина? Нашел какой-то способ ему помочь? И почему не отозвался на мою просьбу, не дал даже возможности с ним поговорить?
В коридоре меня окружает квадра Саркора и провожает в зал заседаний. Путь кажется нестерпимо коротким. Комната обставлена просто: с одной стороны стол и три кресла, а напротив них два ряда скамей с проходом посередине. Между скамьями и столом, у правой стены, устроен большой очаг.
Я прохожу в комнату и кланяюсь судьям за столом, шурша заляпанным, потрепанным подолом юбки. Вздрагиваю, узнав лорда Филадона, сидящего справа. Он смотрит на меня угрюмо, в глазах ни следа дружелюбия или даже узнавания.
Рядом с ним человек в небесно-голубой мантии с вышитыми гербами на обеих полах – переплетенные синие треугольники в круге, знаки Говорящего. Он средних лет, с огромным животом и толстыми мясистыми руками, сложенными на столе.
Слева один из командиров стражи, смотрит на меня изучающе и хмурится. Он стройнее, с тяжелыми бровями, подстриженными усами и надменным изгибом рта. Около него стоят глиняный кувшин и чашка. Я заставляю себя на них не глядеть.
– Гусятница Терн, – говорит командир.
– Да, кел.
Он осматривает меня, будто может решить мою судьбу, изучив состояние моей одежды.
– Вы знаете, почему мы призвали вас сегодня?
Я смиренно склоняю голову. Речь может быть оружием, но многое зависит от того, за кем из них на самом деле власть.
– Мне бы хотелось узнать обвинения, кел, если можно.
Он откашливается:
– Вас обвиняют в применении запретных колдовских умений и нападении на человека, в разговорах с мертвыми существами и в зачаровании диких лошадей. Что вы можете сказать?
Я облизываю трещины на губах, чувствуя привкус крови.
– Невиновна, кел.
– Есть свидетели, – мягко говорит командир. Откидывается в кресле, опустив руки на подлокотники, будто уже закончил с моим делом, но глаза его полны внимания.
– Могу я их выслушать?
– Мы уже выслушали их ранее.
Я стараюсь ответить на его взгляд спокойно, а в груди ярость воюет с безысходностью.
– Могу я узнать, что они рассказали?
Он перечисляет по пальцам:
– Во‐первых, и солдат, и второй гусиный пастух слышали, как голова мертвой лошади в воротах Западной дороги отвечает на ваши слова.
Вздор. Корби никогда не было с нами рядом. Более того, говорящая голова Фалады указывает лишь на колдовское естество самого Коня и никак не относится ко мне – но эти люди ничего не знают о Конях, а я никогда не выдам никому правду о них. Ведь Фалада пожелал умереть ради этой тайны.
– Во‐вторых, вы использовали неизвестное колдовство, чтобы укротить и объездить ту же лошадь, не покорявшуюся доселе никому.
– И кто же был тому свидетелем? – Я не могу удержаться от вопроса.
– Гусиный пастух, но я уверен, что и остальные работники королевских конюшен это подтвердят.
– А третье обвинение? – требую я, вконец выведенная из себя. Пускай Фалада и правда возил меня – Корби точно этого не видел.
– Вы призвали ветер, что накинулся на гусятника и распугал стадо.
