в Москве. Честно сказать, практически никогда не попадались. С Алференко в редакции непосредственно работали только давно знавший Петровича Юрий Лепский и мгновенно понявший Гену Геннадий Селезнёв.

Алференко был и остается уникумом: он не только сам искрился идеями, как сверкает грозовыми разрядами небо, заскучавшее от застоя хорошей погоды, но и с радостью помогал другим людям.

Гена повернул, например, судьбу Саши Радова. Она и без Алференко складывалась удачно — газета «Советская Россия», где работал А. Радов, при главном редакторе Михаиле Ненашеве заблистала острыми гранями! Но «Комсомолка» оставалась несравненной…

Александр Радов написал для нас в годы становления Фонда социальных изобретений очень ценные материалы, а потом и вовсе перешел на постоянную работу в «Комсомольскую правду», где с огромным успехом проработал несколько лет. Затем ушел на телевидение. У него появилась студия «Фишка-фильм», которая выпускала прекрасные документальные фильмы. Но самой большой радостью для почитателей телеканала «Культура» было увидеть новую или пересмотреть старые телепередачи под рубрикой «Больше, чем любовь» о великих людях культуры и их «вторых половинках», которая была любимым детищем Радова. К несчастью, Александр Георгиевич Радов стал первой жертвой коронавируса в нашем уникальном Клубе журналистов всех поколений «Комсомольской правды»…

А Геннадий Алференко так и остается для сотрудников редакции яркой звездой, которая много сделала для реноме газеты, а потом куда-то исчезла, улетев завоевывать иные пространства.

Юрий Лепский до сих пор удивляется тем сумасшедшим дням:

— Это было наше ноу-хау. Мы старались рассказывать обо всём принципиально новом, о чем раньше даже помыслить не могли рассказать.

— Время было потрясающее, — продолжает Лепский. — Ничего подобного тому нет и быть не может. Всё было по-своему уникально. В то время, как мне кажется, «Комсомолка» сконцентрировала под своей крышей наиболее креативное, живое, талантливое население страны. Мы взяли Алференко, чтобы, уцепившись за него, сделать так, чтобы он и нас протащил еще куда-то немножечко.

Геннадий Николаевич — наш главный редактор — это понимал. Хотя был он не столько газетчиком, сколько политиком. И это занимало его жизненное пространство гораздо больше, чем всё остальное.

— Когда, по-твоему, Геннадий Николаевич осознал, что он политик?

— Думаю, что после первых шишек, полученных на Старой площади, он понял, что такое политика. Что политика — это занятие циничное. Может быть, поэтому он и к нам относился хорошо, что не прочитывал в нас цинизма.

— Он к нам относился как к детям, Юра, а сам был взрослым.

— Да. Тебе обязательно надо об этом сказать… Я очень хорошо отношусь и относился к Селезнёву и надеюсь, что это чувство было взаимным. Но могу тебе сказать, что однажды я присутствовал в буфете редколлегии, когда все узнали, что Иосифу Бродскому дали Нобелевскую премию по литературе. Это был 1987 год. И я помню, как Селезнёв отреагировал на это крайне негативно. Это никоим образом не меняет мое отношение к Геннадию Николаевичу. Но я понимаю, что он был не просто дитя своего времени, но и дитя своего класса, я имею в виду номенклатурное политическое пространство, которое он занимал. А у Бродского было определенное реноме внутри страны.

Тем ценнее было то, что, несмотря на это, он мог понять и оценить какие-то новые вещи, которые пришли в нашу жизнь. Потому что многие из тех людей, которые тоже не одобряли Нобелевку Бродского, они так ничего и не поняли в жизни до конца. А Селезнёв — понял.

…Лепский же через пару десятилетий написал и издал очень интересную книгу о нобелевском лауреате по литературе Иосифе Александровиче Бродском «В поисках Бродского».

Территория истории

Даль лечит от страха… Геннадий Алференко произнес эту фразу запросто, не акцентируя. А на самом деле она определила поведение тысяч людей в постсоветскую эпоху, возможно, десятков тысяч. Но не привычных миллионов, конечно. Горбачёвская перестройка сочинила тогда биографии тем соотечественникам, что рвались стать новыми, свободными людьми.

Но это были очень разные люди.

Некоторые были очень похожи на Алференко, Лепского и их покровителя Селезнёва. Они стремились к изменениям, к неизведанным делам, они хотели, чтобы обитатели окрестностей уютного застойного пруда почувствовали вкус к свободе, к возникновению и исполнению планов, к умному труду и трудностям, преодолению трудностей и успеху, к познанию мира, наконец.

Но никто еще не осознавал, что «благодаря» малейшим попущениям в практической экономике возникнет еще одна сила, которая разграбит одну из богатейших стран мира и сделает большинство ее граждан нищими на долгие тоскливые годы. Как ни парадоксально, эта сила родилась во многом благодаря прекраснодушным «задумкам» комсомола.

13 марта 1987 года в советском документообороте появилась мало кем в обществе замеченная официальная бумага, которую подписали в том числе и ответственные лица из ЦК ВЛКСМ, — постановление Совета министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ № 321 «Об образовании единой общегосударственной системы научно-технического творчества молодежи». Центры НТТМ должны были создаваться при райкомах ВЛКСМ. Номер постановления звучал как старый советский спортивный клич: «Три, два, один… Старт!»

Мало кем замеченная бумажка, говорите? Но кому надо было заметить — заметили и немедленно приступили к исполнению. Невинное постановление спровоцировало резкий рывок советской социалистической системы к неуправляемому капитализму.

За три первых года в СССР число центров НТТМ перевалило за 600. Такого темпа добровольного роста не знала ни одна комсомольская инновация. Было «нечто» в тексте постановления! Этим «нечто», этой привлекательной субстанцией оказались деньги. Уже через год центры НТТМ ворочали миллионами советских (!) полноценных рублей, которые, по сути, все оставались внутри новой системы. У НТТМ были невиданные льготы. Центры вовсе не платили налогов, а только вносили отчисления в «междусобойные», легальные, запланированные постановлением фонды.

Спустя время появилось подозрение, что этими молодыми энергичными ребятками вполне могли руководить очень мощные и очень знающие консультанты. Но ребятки и сами были не промах! Они оказались хорошо образованны не только в многословной политической экономии социализма, как все выпускники советских вузов, но и в практической экономике капитализма. Назову только одного из самых активных членов системы НТТМ — Михаил Ходорковский. На первых порах он был руководителем московского «Менатепа», одной из самых известных структур НТТМ.

Комсомол на тех же первых порах не выпускал из виду систему научно-технического творчества молодежи и регулярно собирал совещания участников движения. Бывать на них становилось для журналистов, в общем, довольно скучной обязаловкой. Конструирование радиоуправляемых самолетиков, дроновых дедушек, было бы куда интереснее. А тут — сплошная экономика: хозрасчет, прибыль, льготы, коммерция, инфляция, кооперативы, капитал; зазвучало даже понятие совсем не из советского лексикона — «предприниматель», а в критических выступлениях мелькало слово «перепродажа». Спекуляция, что ли? Дожили… Величайший немецкий экономист Карл