Шрифт:
Закладка:
Я вздрогнул и обернулся через плечо, но там никого не было. Тогда я снова перевел взгляд в зеркало и отчетливо различил в нем черты и гримаску мальчишки, который бреется не для того, чтобы избавиться от бороды, а для того, чтобы обзавестись ею. Пораженный до чрезвычайности, я несколько раз обошел комнату и вернулся к трюмо, решившись твердой рукой докончить ту самую процедуру, что прервалась столь странным образом. Зажмурившись для пущей храбрости, я глубоко вздохнул, прежде чем открыть глаза, но встретился взглядом с молодым человеком лет двадцати четырех — двадцати пяти. Испуганный этим новым призраком, я опять зажмурился и попытался прийти в себя, но при новой попытке обнаружил в зеркале своего бреющегося отца, к слову сказать давно покойного. Больше того, потом мне явился даже мой дед, которого я вообще никогда в жизни не видел.
Несмотря на то что эти нежданные посещения, разумеется, произвели на меня неизгладимое впечатление, я решился до назначенного срока хранить их в тайне. Вечером того же самого дня я вернулся к себе в комнату, весьма возбужденный множеством любопытнейших мыслей и приготовившись приобрести некий новый опыт по части общения с духами. Не сказать, чтобы приготовления мои оказались безрезультатными, ибо, проснувшись от беспокойного сна около двух часов ночи, я обнаружил, что делю ложе со скелетом мастера Б. Вообразите же себе мои чувства!
Я вскочил с постели, и скелет вскочил вслед за мной. Тут послышался вдруг жалобный голосок:
— Где я? Что со мной случилось?
Пристально вглядевшись в ту сторону, откуда он донесся, я обнаружил призрак мастера Б.
Юный дух был одет несколько старомодно, а скорее, не столько даже одет, сколько упакован в жесткий костюм цвета перца с солью, особенный ужас коему придавали начищенные до блеска пуговицы. Я заметил, что эти пуговицы шли двойным рядом по плечам маленького привидения и, кажется, спускались вниз по спине. На шее у него болтался гофрированный накладной воротничок. Правой рукой (на которой я подметил явственные чернильные пятна) он держался за живот, из чего, да еще из прыщей на лице, я сделал вывод, что передо мной мальчик, который постоянно принимал неумеренные дозы микстур.
— Где я? — патетически вопросил он. — И зачем я рожден был в дни каломели и зачем всю эту каломель дали именно мне?
Я сердечно ответил ему, что, увы, никак не могу пролить свет на этот естественный вопрос.
— Где моя маленькая сестренка, — продолжил призрак, — и моя ангельская женушка, и где тот мальчик, с которым мы вместе ходили в школу?
Я призвал духа успокоиться и перестать печалиться о потере мальчика, с которым он ходил в школу. Я заверил его, что за весь человеческий опыт из таких мальчиков никогда ничего путного не выходило. Я поведал ему, что и сам во взрослой жизни несколько раз обращался к мальчикам, с которыми вместе ходил в школу, но ни один из них не откликнулся на мой дружеский зов. Я выразил скромное свое убеждение, что и этот мальчик не откликнулся бы. Я сказал, что он был мифическим персонажем, обманом и западней. Я вспомнил, как, разыскивая его в последний раз, нашел его за обеденным столом в белом галстуке, с расхожим мнением по любому существующему поводу наготове и с поистине титанической способностью навевать молчаливую скуку. Я поведал, как, в силу нашего с ним совместного пребывания в «Старом Дойлансе», он напросился завтракать со мной (социальный вызов, отвергнуть который решительно невозможно) и как, раздув в себе слабые огоньки былой веры в мальчиков из старого Дойланса, я согласился, но он оказался тем самым наводящим ужас врагом рода человеческого, что преследует сынов Адама своими неопределенными замечаниями о политике и предложениями, чтобы Английский банк под страхом закрытия обязан был бы напечатать и пустить в оборот бог знает сколько тысяч миллионов банкнот достоинством в один шиллинг и шесть пенсов.
Призрак выслушал меня молча, с остановившимся взором.
— Брадобрей! — выпалил он, когда я умолк.
— Брадобрей? — переспросил я, ибо не принадлежу к этой почтенной профессии.
— Осужденный, — продолжил призрак, — брить вечно сменяющихся клиентов — то меня, то юношу, то себя самого, то твоего отца, то твоего деда; осужденный также ложиться каждую ночь в постель и вставать каждое утро вместе со скелетом…
Услышав этот мрачный приговор, я содрогнулся.
— Эй, брадобрей! А ну-ка догони!
Еще до того, как слова эти слетели с его уст, я ощутил вдруг, что на меня наложены чары, заставляющие гнаться за призраком, в тот же миг повиновался им — и покинул комнату мастера Б.
Многие знают, какие долгие и утомительные ночные странствия были в обычае у тех ведьм, которые сознались в этом и которые, вне всякого сомнения, говорили чистую правду — ведь им помогали наводящими вопросами, а палач всегда стоял наготове. Я же торжественно заявляю, что во время моего пребывания в комнате мастера Б. призрак, который в ней являлся, взял меня в странствие почти столь же длинное и безумное, как странствия этих ведьм. Несомненно, в ходе этого странствия я был представлен какому-то крепкому старикану с козлиными рогами и хвостом (нечто среднее между Паном и пожилым старьевщиком), устраивавшему обычные светские приемы, столь же бессмысленные, как в реальной жизни, но не такие чинные. Но видел я и иные вещи, что кажутся мне куда более важными и интересными.
Со всей твердостью заявляю, что говорю одну лишь правду, и не сомневаюсь, что всякий поверит мне. Знайте же, что я преследовал призрак сперва на помеле, а потом на игрушечной лошадке-качалке. Я готов даже клятвенно заверить, что от этого благородного животного пахло краской, особенно когда оно нагрелось от скачки подо мной. После того я гнался за привидением в шестиместном двуконном экипаже — сооружении со своеобразным запахом, с которым современное поколение не знакомо, но который (и я снова готов поклясться в этом) представляет собой сочетание конюшни, паршивой собаки и очень старых кузнечных мехов. (Я апеллирую к предыдущему поколению, призывая его подтвердить или опровергнуть мои слова.) Я преследовал призрака и на безголовом ослике (во всяком случае, на ослике, которого так интересовало состояние его желудка, что он всю дорогу бежал, опустив голову под пузо); на пони, специально рожденном на свет, чтобы лягаться; на ярмарочной карусели; в первом кебе — еще одном давно позабытом средстве передвижения, где, когда пассажир ложился спать, возница регулярно подтыкал ему одеялко.
Чтобы не утомлять вас подробным описанием всех скитаний, пережитых мной в погоне за мастером Б., — скитаний, кои