Шрифт:
Закладка:
Она просто смирилась. В конце концов, за кем бы замужем она ни была, производить на свет наследников являлось бы ее обязанностью.
Оба Говарда заметно притихли. Ее не донимал даже свекр — очевидно, Уильям на него повлиял. Этой их покорностью и решила воспользоваться Джейн, чтобы однажды заговорить с ними о делах важных и серьезных — об Алой и Белой Розах, о политике.
Уже много раз она ненавязчиво намекала мужу, что неплохо было бы ему изменить ориентацию, оставить Йорка и перейти на сторону Ланкастеров. Уильям в целом был с ней согласен. Да и как иначе? Все его надежды на блестящее будущее были связаны исключительно с Джейн, а она происходила из Ланкастеров. Поэтому ей и вздумалось однажды поставить вопрос ребром и привлечь к делу лорда Томаса, который, как бы ни был ей противен, оставался тем не мене главой Говардов и единственным хозяином Ковентри.
Однако, выслушав невестку и услышав, как вторит ей сын, старый лорд будто с цепи сорвался.
— Я? Да чтоб я изменил Йорку? Вы с ума сошли, голубушка, или, может, желаете непростительно меня оскорбить? Черт побери! Маловато же у вас уважения к Говардам! Мы выбрали себе Белую Розу раз и навсегда, а вы что предлагаете? Служить королю, который рехнулся? Или, возможно, надеяться, что его величество вновь поумнеет? Ну, а уж ради шлюхи королевы, которая спала с вашим милейшим батюшкой, я Йорку никогда не изменю!
Отвратительно было слушать эти напыщенные выкрики старика — Джейн по опыту знала, что превыше всего он ставит выгоду. Не скрывая брезгливости, она сказала об этом вслух, уже не особенно церемонясь; Уильям что-то невнятно за ней повторял. В ярости старый граф обрушился на сына:
— Чтоб ты не смел об этом и рта раскрыть! Еще чего выдумал — переметнуться к Ланкастерам! Еще раз услышу такое от тебя — лишу наследства! Всего лишу, вычеркну из завещания! Вот тогда поглядим, обрадуются ли тебе Ланкастеры!
Что заставляет старика так угрожать сыну, Джейн не понимала. Однако в какой-то миг ей стало ясно, что Уильям не очень-то и сопротивляется. То есть не очень поддерживает ее в этом споре. Наверное, для вида соглашаясь с ней, он втайне полагал, что нет смысла переходить к Ланкастерам сейчас, когда они не у власти и нет надежды на то, что король очнется от своего безумия. Действительно, казалось, только чудо может поколебать власть Йорка…
Но все-таки, как смел Уильям поступать подобным образом? Ради чего тогда вообще этот брак? Она согласилась на это замужество из желания перетянуть Говардов на сторону Алой Розы — и вот что получилось?! Джейн была слишком поражена, чтобы спорить; от ярости у нее на миг пропал дар речи.
Побелев от гнева, она поднялась из-за стола, оставив отца с сыном вдвоем. Но позже, когда муж присоединился к ней, она прямо-таки напала на него с упреками.
Впервые она заговорила с ним не мягко и сдержанно, а гневно, разъяренно, повышенным тоном. В бешенстве шагая из угла в угол, ломая руки, она обрушила на Уильяма град обвинений:
— Вот, стало быть, как вы защищаете меня, свою супругу? Я выбиваюсь из сил, чтобы вытянуть вас из того болота, в котором вы погрязли благодаря собственным порокам, и такова благодарность? У меня нет ни одной свободной минуты — все мое время отдано вам п замку! Я исполняю все, в чем клялась перед алтарем. Наконец, я понесла от вас, Уил Говард, и думала, что вы с этим будете считаться. Что, собственно, требовалось от вас? Сущий пустяк — защищать и оберегать меня! А вы, значит, поддерживаете отца? Ну что ж, когда придет черед моей родне задавать тон в Англии, я не забуду этого вашего поведения, сэр, будьте уверены, что не забуду!
Уильям не то, чтобы струсил, но очень смешался. От Джейн зависело их будущее, так что ее угрозы уже сами по себе не были пустячными. Однако еще больше испугался он того, что они с отцом так взволновали и расстроили ее.
Он хотел иметь от нее сына, а она такая хрупкая и нежная! Уильям заговорил, соглашаясь с ней во всем, сваливая вину на отца:
— Джейн, моя дорогая, в него нынче будто бес вселился. Никогда он не грозился лишить меня графства… И, видит Бог, он может это сделать, он упрямый, если что-то гвоздем засядет у него в голове!
Уильям говорил еще много всего, чтобы ее успокоить, а потом, поддавшись порыву, преподнес ей в дар серебряный ларец, наполненный драгоценными безделушками. Это было самое ценное, что имели Говарды. Джейн подозревала, и не без оснований, что все это украдено, тем более, что на вензелях легко угадывались чужие гербы, но сделала вид, что тронута. Ссора кое-как была погашена. Но полное примирение наступило лишь тогда, когда Джейн вырвала у мужа слово, что, как только будет возможно, он станет убеждать отца присоединиться к Ланкастерам.
— Это будет сделать легче всего, если Йорк зашатается, — честно признался Уильям.
— Не ищите чего-то легкого, мой господин. Обещайте, что никогда не поднимите оружия против королевы и не поддержите Йорка, если ваш голос будет что-то значить.
— Да, да, Джейн, я обещаю.
Мир снова воцарился между ними, подкрепленный еще и тем, что леди Говард знала: стоит еще раз нажать на мужа, и он перестанет колебаться. И что бы ни болтал старый лорд Томас, у него не хватит духу лишить сына наследства. Впрочем, стоит посулить старику ощутимую выгоду, и он тоже перестанет сопротивляться.
11
Довольно однообразно пролетело лето. Осень выдалась затяжная, дождливая, первый снег выпал только в середине декабря. Через неделю после этого Джейн Говард почувствовала первые родовые схватки.
Ребенок рвался на свет преждевременно. Роды были не тяжелые: Джейн, несмотря на внешнюю хрупкость, была будто создана для материнства — у нее были гибкие мышцы, упругий живот, сильная воля. И все-таки она ощущала смутную неприязнь к ребенку, причинившему ей страдания. Или, может быть, то, что родившаяся девочка была чем-то похожа на отца, стало причиной этой неприязни.
Да, это была девочка, крошечная и смуглая. Однако именно этот золотистый оттенок кожи и напоминал Джейн, что ее дочь — плоть
