Эге, похоже, я на крючке! Знать бы ещё, чей это человек. Кого я мог заинтересовать или кому перейти дорогу? Итальянцам? ФБР? А может… Вот о третьем варианте мне совершенно не хотелось думать.

Он стоял под проливным дождём, глядел на свои руки и не мог понять, почему они красные. И одетые на нём некогда светлые кальсоны с рубахой тоже промокли насквозь. Только спустя мгновение, растянувшееся в вечность, до него дошло — с неба льётся кровь. И теперь он почему-то знал, что это человеческая кровь. Кровь тех, кто был расстрелян или сгнил в лагерях за семнадцать лет его пребывания у власти.

«Нет, нужно идти, иначе я тут сгину», — подумал он, пытаясь сквозь кровавую пелену разглядеть, что же там, впереди.

Он попытался сделать шаг, но понял, что его ноги увязли в грязи уже по колено. Безуспешные попытки освободиться привели лишь к тому, что теперь грязь поднялась почти до пояса. Попытался упереться руками в зловонную жижу, но и руки провалились куда-то в страшную, чёрную глубину, и вот грязь уже поднялась до подбородка.

Впереди мелькнула чья-то тень. Человек ли, животное? Или просто игра воспалённого воображения?

«Помогите!» — крикнул он, делая очередную попытку выбраться из затягивавшего его болота.

Тень стала чётче, и вскоре стало ясно, что это человек. А ещё несколько мгновений спустя он к своему ужасу узнал в незнакомце Николая Ежова. Расстрелянный нарком был одет в распахнутый кожаный плащ, по которому струились тёмно-красные дорожки, руки в карманах, на ногах блестящие хромом сапоги с заправленными в них галифе, и непокрытая голова.

«Что, товарищ Сталин, вот и до вас Смерть добралась, — грустно усмехнулся тот, глядя на своего бывшего покровителя сверху вниз. — Вы не дёргайтесь, всё равно уже не поможет, исход один. Да и то, скучно мне там без вас».

А он уже и кричать не мог, рот его был забит кашей из чернозёма вперемешку с кровью, получалось только мычать. И возле самых глаз неторопливо полз жирный дождевой червь, то сжимаясь пружиной, то растягиваясь в струну…

Иосиф Виссарионович Сталин, хозяин 1/6 части суши, проснулся в холодном поту. Какое-то время молча смотрел в светлый потолок, вспоминая страшный сон. Одно и то же вот уже несколько раз на протяжении последних месяцев. Почему именно Ежов? Он подписал сотни приказов, отправивших на тот свет и в лагеря тысячи, а то и сотни тысяч людей. Каждый мог прийти к нему в кошмарах, но приходит почему-то только нарком.

Кстати, о наркоме… Сталин скосил взгляд на циферблат настольных часов. Почти половина седьмого, уже и сквозь занавески пробивался серый октябрьский рассвет. Через два с половиной часа встреча с Берией и наркомом обороны Ворошиловым. Нужно обсудить обострение отношений на границе с Финляндией. Того и гляди, до открытого столкновения дело дойдёт. Радовало хотя бы то, что согласно заключённому с немцами договору о ненападении Финляндия по секретному протоколу была отнесена к сфере интересов СССР. Значит, в случае вооружённого столкновения Германия останется в стороне. А уж с маленькой северной республикой мы как-нибудь справимся.

От таких мыслей Вождь повеселел. Даже воспоминание о страшном сне уже не так терзало. Кряхтя, он сел на постели, свесив в вязаных носках ноги. Возраст давал о себе знать. Тут ещё заныла иссохшая левая рука, не иначе быть дождю. «Нет, — решил он, — не позволю таким мелочам портить себе настроение!..»

На Ближнюю дачу Ворошилов по традиции прибыл сильно заранее, Берия — без пяти минут девять. Обсуждали политическую ситуацию и готовность наших войск на северо-западном направлении под крепкий чай с лимоном из никелированных с чернью подстаканников. В целом отчитались нормально, хотя для порядка Сталин задал несколько вопросов. Выслушал ответы, после чего Ворошилова отпустил, а Берию попросил задержаться.

— Ты вот что мне скажи, Лаврентий, — разминая пальцами правой руки папиросу, спросил Отец народов, — что у нас в Грузии? С подпольной группой правых ты разобрался, Картвелишвили расстрелян. Но до меня доходят слухи, что ещё остались в руководстве республики элементы, враждебно настроенные к советской власти. К примеру, что ты скажешь о Чарквиани?

— Товарищ Сталин, за Грузию можно не волноваться. Если слухи и доходят, то от тех, кому выгодно раскачивать лодку. А за Чарквиани я могу поручиться головой. Это преданный делу партии коммунист, мы с ним, как говорится, не один пуд соли съели.

— Ой, смотри, Лаврентий, голова-то у тебя одна, вторая не вырастет, — прищурился Иосиф Виссарионович. — С Чарквиани я встречался в прошлом месяце, при тебе же дело было, в общем он производит неплохое впечатление. Пусть поработает, дальше посмотрим.

— А вот меня, товарищ Сталин, тревожит происходящее на Украине. Не слишком ли круто Хрущёв на посту первого секретаря взялся за дело? Арестованы десятки тысяч партийцев, причём, как мне докладывают, зачастую по сфабрикованным обвинениям.

— Хрущёв, говоришь… А ведь и его фамилия мелькала в протоколах допроса этого Сорокина. Если верить его показаниям, Иудой оказался Никитка.

— Думаете, стоит заняться им вплотную?

— Займись, может, что интересное накопаешь. Если что-то интересное выяснится, лично мне докладывай. Понял?

— Так точно… Кстати, о Сорокине… — Берия сделал вид, будто запамятовал и только сейчас вспомнил. — Похоже, проявился наш беглец, не сгинул в тайге. И не где-нибудь проявился, а в Америке. Да вот, сами посмотрите.

Нарком извлёк из портфеля журнал «Тайм», развернул посередине и положил перед Вождём. Рядом с журналом лёг отпечатанный на машинке лист бумаги. И тут же — небольшое фото из личного дела зэка Ефима Николаевича Сорокина. Сталин с нескрываемым интересом сравнивал журнальное фото Бёрда и уже знакомое изображение Сорокина. Затем внимательно прочитал машинописный текст и поднял на Берию глаза:

— Выходит, этот Фил Бёрд и есть наш Сорокин?

— Не могу пока утверждать со стопроцентной уверенностью, что это именно объект Сорока, как он проходит по секретным документам, но вероятность этого весьма велика. Можно предположить, что имя он изменил на английский манер, а фамилия переводится как «птица». Правда, как мне подсказали опять же знающие люди, Ефим логичнее перевести как Джефф, это от имени Филипп сокращённо по-английски будет звучать Фил. Наверное, Сорока не очень большой полиглот, хотя, как мне доложили, разговаривает на английском практически без акцента. А может, просто хотел запутать следы.

— Выходит, это у него не слишком получилось…

— А может, и не слишком пытался, иначе с чего бы подался в режиссёры, да ещё давал интервью популярному