— Фил, меня беспокоит одно обстоятельство.

— Так, ну-ка, что за обстоятельство? — тут же протрезвел я.

— Наш фильм называется так же, как и книга Осбери Герберта.

— Кто это?

— Малозначимый писатель, но он написал книгу о бандитском Нью-Йорке, охватывая временной период с середины прошлого века до двадцатых годов нынешнего.

— И много похожего?

— Нет, твой сюжет достаточно оригинален, однако Герберт может придраться к названию, его творение тоже называется «Банды Нью-Йорка».

Вот же блин! Кто бы мог подумать…

— А можно с ним договориться, ну, компенсацию там какую-то выплатить?

— Фил, мы и так уже далеко вышли за рамки бюджета, не думаю, что мистеру Уорнеру такое предложение придётся по душе. Гораздо легче изменить название нашего фильма, тем более массированная рекламная кампания, о которой ты говорил, ещё не началась. Так что у нас есть время подготовиться.

— Какие варианты?

— Ну, я уже немного подумал над этим… Как тебе название «Нью-Йорк и его банды»?

— Не знаю… А ещё?

— Могу предложить «Месть „мёртвого кролика“».

— Звучит немного глуповато, но интригующе, — честно признался я. — А может, назвать «Месть подаётся холодной»?

— Хм, а что, тоже неплохо.

— Тогда остановимся на этом?

— О’кей, только я должен посоветоваться с мистером Уорнером, он всё-таки главный продюсер. Кстати, завтра с тобой хочет встретиться обозреватель еженедельника «Тайм». Как ты на это смотришь?

— А на предмет чего?

— Весь Нью-Йорк стоит на ушах после наших масштабных съёмок со стрельбой и взрывами. Их фотокорреспондент уже успел покрутиться возле нашей съёмочной площадки, так что они могут дать целый фоторепортаж, а не только твой портрет на всю страницу.

Однако… Не рано ли мне светиться на всю Америку? Ладно, с итальянцами я более-менее разобрался, давно уже не докучают, а если журнал попадёт в руки представителям советского посольства, в рядах которого наверняка служат сотрудники внешней разведки? И кто-то из них может иметь под рукой портрет Ефима Сорокина — он же Клим Кузнецов. Сопоставит, задумается и стуканёт куда надо. Там по инстанции дойдёт до высшего руководства, после чего гонцы Берии начнут за мной охоту. Выкрадут ещё, чего доброго, да переправят тайком в Союз. Хоть Ежов уже и в лучшем из миров, но кто может поручиться, что встреча с Берией или даже Сталиным закончится для меня благополучно? Тем более — в этом я вынужден себе признаться — мне начала нравиться моя американская жизнь. А я как-никак ещё и задачу себе поставил помочь СССР, действуя здесь, за океаном. У меня планы-то наполеоновские.

— Фил, так как насчёт завтрашнего интервью? — вывел меня из раздумий голос Стейнвица.

— Ридли, знаешь, мне как-то не хочется, чтобы моя физиономия светилась на всю страну…

— Так она и так уже засветилась, ты попал в фотоотчёт с церемонии вручения наград киноакадемии. У меня в отеле пару месяцев точно лежала газета, наверное, я её уже выбросил. И фоторепортаж со съёмок, где ты тоже фигурируешь, «Тайм» в любом случае даёт в следующий номер. Но они хотели бы сопроводить это твоим интервью. Глупо отказываться, это неплохой шанс сделать рекламу нашему фильму на все Штаты. Опять же, мистер Уорнер…

— Я понял, босс не против, поэтому не стоит ссать против ветра.

— Грубовато, но честно, — в кои-то веки выдавил из себя улыбку обычно невозмутимый Ридли.

Обозреватель «Тайм» насиловал меня около двух часов, исчеркав пару пухлых блокнотов. Хорошо ещё, я не сильно страдал похмельем. Во-первых, контролировал количество выпитого, а во-вторых, употреблял качественную водку, не мешая её с другими напитками. Журналиста я сразу предупредил, что накладываю табу на свою биографию, и все вопросы могут касаться только картины. Единственное, разрешил написать, что мои родители выходцы из России, что они уже умерли, но от озвучивания своих настоящих имени и фамилии уклонился. Гость не преминул спросить, имеет ли мой фильм отношение к книге Герберта, на что я ответил: мол, книгу не читал, у меня были свои источники и оригинальная, придуманная мной история. На прощание заявившийся с ним фотограф сделал несколько моих снимков, заставив позировать в самых разных позах. Новатор, едрить его!..

А между тем по стране продолжалось триумфальное шествие фильмов, к созданию которых мне посчастливилось приложить руку. Следом за «Красоткой» в прокат вышли «Гладиатор» и «Рокки», целый месяц собиравшие полные залы по всей стране. Представители компании-прокатчика довольно потирали руки, впрочем, как и мистер Уорнер с братьями. Я нашёл возможность выбраться в кинотеатр, чтобы оценить итог нашего совместного творения. Конечно, не совсем то, что я хотел бы видеть, но всё равно для конца 1930-х это был своего рода прорыв. Вдвойне грела мысль, что мой голливудский счёт понемногу растёт, как-никак деньги — и немалые — мне требовались для воплощения моей большой американской мечты.

Картина о героическом индейском вожде с Джо в главной роли также имела хорошую критику и не менее хорошие сборы. На этот фильм в уже приглянувшийся мне кинотеатр «Лирика» мы ходили вместе, включая жену и детишек Джо. А на следующий день семейство индейца собрало пожитки и поездом отправилось через все Соединённые Штаты в Калифорнию.

— Там хорошо, мне понравилось, и, надеюсь, моей семье там тоже придётся по вкусу, — сказал мне на прощание Джо. — Нью-Йорк для меня слишком большой и шумный город, а я уже присмотрел домишко неподалёку от голливудских холмов. Дети переведутся в приличную школу в Глендейле. Да и контракт на следующий фильм подписан, так что, похоже, в Калифорнии я застрял надолго…

В Лос-Анджелес я заявился в первых числах августа. Мой приезд был обусловлен несколькими факторами.

Прежде всего — доведение фильма до ума. Озвучка, окончательный монтаж и прочие технические моменты. Это заняло ещё около месяца, всё это время я безвылазно находился в Голливуде, лишь однажды выбрав время на поездку в гости к Джо. Он сам и его семья были счастливы моему появлению, а я был рад, что они неплохо устроились. Честно сказать, от такого домика с небольшим садом я тоже не отказался бы.

Второй момент: получение перед самым отлётом оставшейся части гонорара за картину «Месть подаётся холодной» — мы решили оставить это название, — а также роялти от проката четырёх ранее выпущенных при моём участии картин. Общая сумма мне пришлась по вкусу — около трехсот пятидесяти тысяч, которые я для удобства всё же попросил перевести на мой банковский счёт.

Там же со мной встретился и Уорнер, с улыбкой во все тридцать два помахавший перед моим носом свежим номером журнала «Тайм».