Шрифт:
Закладка:
Полицейский участок села Нелюдово незаметно притулился с краю Ярмарочной площади, особенно ничем не выделяясь на фоне прочих домов. Ни каменных сырых подземелий, ни специального окошка для взяток, ни пыточных, ни виселицы при входе – обычный рубленый пятистенок, каких тьма на тысячу по всем пределам Новгородской земли. Сени, заваленные хламом, комната с лавками и столом, полки с бумагами да отдельный закуток на запоре для разной буйной братии, подозрительных нищих, проституток и всяких других прощелыг, с которыми время от времени нелюдовская полиция начинала вести борьбу насколько бурную, настолько и бестолковую.
Рух по всегдашней своей невиданной скромности расселся на единственном стуле, принадлежавшем Фролу Якунину, и внимательно разглядывал выживших в резне на болоте. Софью Торопку он сразу узнал, года три назад была замешана в каком-то мелком деле о колдовстве. То ли сама ворожила, то ли рядом стояла, ни черта памяти нет. Одно точно: доказательств найдено не было, или Рух херово искал. Силантия Дымова Рух видел впервые. Вот ведь странная штука судьба: четверо померли, выпотрошены и разорваны на куски, а эти целехонькие. Что это? Везение? Стечение обстоятельств? Шутка уставшего Бога? Происки Дьявола? А бес его разберет! Жизнь как она есть, во всей своей непредсказуемой красоте.
– Меня знаете? – нарушил он тишину.
– Знаем, батюшка, как же не знать? – Софья Торопка, баба лет сорока, тощая, с редкими сальными волосами и морщинистым некрасивым лицом, нервно затеребила краешек головного платка.
– Чай не дураки, – хмуро добавил Силантий Дымов, немолодой мужик, крупносложенный, широкоплечий и весь какой-то помятый.
– Тогда сразу к делу. – Бучила навалился на стол. – Что случилось на болоте, чего видели и от чего бежали?
– Страху, страху, батюшка, натерпелись, – заголосила Софья. – Зачем, зачем поперлись на топь? А я говорила! А я предупреждала! А кто меня слушал?
– Я тя щас ударю, – оборвал поток бабьей говорливости Рух. – По делу давай, без затейливых предисловиев. С того момента, как все по махерке пошло.
– Это я мигом. – Баба как-то сразу приняла деловой вид. – Мы, значит, журавиху собираем, ее на болоте тьмущая тьма, все от краю до краю красно…
– Ты очумела, что ли, совсем?
– Прости, Заступа-батюшка, прости, – ахнула Софья. – Не знаю, как и начать, прости дуру грешную, мыслишками путаюсь. Рядом со мною Фроська Копытова ягоду брала, ох и спорая баба… Все-все, поняла, опять не туда свернула… Так я краешком глаза смотрю, нету ее, только была и нет. Ну мало ли, может, до ветра пошла за кусток. Опять смотрю: стоит Фроська среди деревьев, теперь далече уже, саженях в полста. И машет, значит, рукой. Призывно так. Присмотрелася я и обмерла. Фроська-то не стоит, ноги до земли не достают, будто парит и перебирает ими тихонечко. А сзади, в зарослях, я и не углядела сначала, чудище, высотой чуть не с избу и собой горбатое, черное аки смоль и Фроську за шею лапищей держит и мне, что ли, как бы показывает. А потом раз – и пропало рывком и Фроську с собой унесло. Ну я клюкву бросила, хай с ней, с клюквой проклятой, подол подобрала и тикать. Только у ворот и опомнилась.
– Чудовище, выходит, не разглядела? – без особой надежды уточнил Рух.
– Не разглядела, батюшка, – истово тряхнула космами Софья. – Чудище за елкой пряталось и все какое-то, не знаю, расплывчатое было. Я и видала-то его самую чуть.
– И ты не видал? – спросил Бучила у молчаливого Силантия.
– Может, видал, а может, и нет, – неопределенно пожал плечами Дымов. – Прокл покойный, царствие ему небесное, на другой стороне поляны караулом стоял, и видел я, как из зарослей выскочила тварища, вся в шерсти, как жопа у Сатаны, сцапала его и утащила, я моргнуть не успел.
Он снова примолк, бездумно глядя куда-то Руху через плечо.
– А потом? – спросил Бучила.
– А потом я сбежал, – без обиняков признался Силантий.
– Струсил?
– Струсил, – с вызовом ответил мужик и впервые посмотрел Руху прямо в глаза.
– Ну ничего, со всеми бывает, сам грешен, – ободрил Бучила.
– Убежал, а потом вернуться хотел, не гоже ведь так. А все одно страх пересилил. Кто я такой? Пахарь и пахаря сын, куда мне со зверем лютым тягаться? Одно дело перед бабами с самострелом выхаживать, когда никакой нечисти в помине и нет, и совсем другое, когда… эх. – Силантий очень хотел, чтобы ему верили. Верили и не судили.
Бучила смотрел на Дымова с невеселой усмешкой. М-да, а что он мог сделать? Героически сдохнуть? Кто знал, что вблизи села появится настолько сильная и злобная тварь? Да, балуют по мелочи русалки и лешаки, играют с людишками, бывает и до смерти, но в чащах и дубравах своих, куда человеку по старому закону хода как не было, так и нет. Кто туда забрел, сам, почитай, виноват. К жилью не суются, детей не воруют, скотину не портят, чтут с Заступою уговор. И всем хорошо. Но ведь нет, сыскалась какая-то мразь.
– Черт энто или диавол. – Софье надоело молчание. – Рога у него были и хвост.
– Угу, и вилы, – хмыкнул Бучила. – Ты его вроде не видела толком, а тут уже и рога, и хвосты.
– А рога видела, – уперлась баба. – Силантий, скажи.
– Не было рогов, – мотнул бородой Силантий. – А может, и были. Я врать не буду.
– А я, значит, вру? – Софья аж подпрыгнула от возмущения.
– Не трожь ты меня, – беззлобно отозвался Силантий. – Я теперь себя не прощу, Евдокиюшку мою ненаглядную сгубило чудище поганое, ее и всех остальных. А я живой, сижу тут, лясы точу. А они лежат. Дети-то махонькие совсем. Девчонки-соплюшки.
– Одна девчонка живая, – успокоил Бучила.
– Живая? – ахнул Силантий.
– Наталья Клюева из леса обратно на болото выползла, – пояснил Рух. – Пораненная сильно, обмороженная, в чем душа держится – сам не пойму. У лекаря сейчас, даст Бог, обманут костлявую.
– Господи помоги. – Софья мелко перекрестилась несколько раз.
– Ты знаешь, Заступа, чего? – Силантий добела сжал кулаки. – Ты гадину-то, поди, будешь ловить?
– Ну скорее всего, – усмехнулся Бучила. – Или она меня, тут третьего не дано.
– Меня возьми с собой. – Глаза Силантия под кустистыми бровями полыхнули огнем. – Я вину искуплю, обузой не буду. Не откажи, Заступа.
Рух глянул пристально. Весьма неожиданно. Интересно, чего стоило это Силантию? Смалодушничал, убежал, а теперь терзает
