Он мягко забрал стакан у меня из руки.

– Мне кажется, тебе достаточно, Мэдисон. Особенно если ты не привыкла к нему.

Я хотела возразить, но у меня в голове все крутился образ Прешес с сумочкой в руках. Ее слова, что в сумочке хранятся ее воспоминания. Фотография на полу.

– Помнишь, куда мы положили коробку с сумочками? Арабелла сказала, что не хочет их разбирать, пока мы не определимся с большинством нарядов, но мне кажется, что мы до этой точки уже дошли.

– Я уже спустил их обратно в кладовую, но могу поднять обратно.

– Было бы чудесно. Мне кажется, нам стоит заняться сумочками. Посмотреть, нет ли там чего внутри. – Я легкомысленно улыбнулась, не понимая, «скотч» ли тому причина или моя замечательная идея. – Я бы могла найти массу всяческих повседневных мелочей, чтобы дополнить выставку и статью. Сможешь завтра принести?

– Конечно, могу даже до работы.

Не раздумывая, я обвила руками его шею.

– Ты просто чудо, спасибо тебе!

Его лицо оказалось настолько близко, что я могла пересчитать веснушки на переносице. Я насчитала четыре.

– И красавчик, не забудь.

Я подумала, что стоит рассмеяться, откинуть голову назад и не воспринимать всерьез наш небольшой разговор. Но блеск в его глазах, лунный свет за окном и медленное тиканье часов на каминной полке заставили меня остановиться. Заставили мой взгляд сместиться с его глаз на его красивые губы, вынудили мои руки потянуть его голову к моей и поцеловать его.

Он вздохнул, покоряясь, а затем его руки прижимали меня все ближе, а может, это мои руки прижимали его все ближе, и мои руки впились ему в волосы, а его губы целовали мои в ответ, и мои пальцы расстегивали его рубашку. Я хотела убедить себя, что это все «скотч», который согрел мне кровь, забрал мое сердце и заботливо держал его, который напомнил мне о надеждах девушки, которой я когда-то была.

Часы на каминной полке зазвонили, разрушили чары, напомнив мне о женщине, которой я была теперь. Я снова все понимала: впившийся в спину стол, тихо падающие на пол письма. И Колина, который целовал мне шею, гладя мою кожу. Я положила руку ему на грудь; он остановился, поднял голову – в его глазах стоял вопрос.

– Плохая идея.

Он долго смотрел на меня, затем встал и аккуратно притянул меня к себе – так, чтобы наши лица оказались близко, но не касались друг друга. Я поймала себя на том, что смотрю на его нос и снова и снова мысленно считаю до четырех. Все, что угодно, лишь бы не смотреть ему в глаза.

– Если тебе кажется, что ты испытываешь ко мне чувства, не нужно, – проговорила я.

– По-моему, уже поздновато менять свое решение.

Его губы изогнулись в улыбке, и кровь по моим венам побежала быстрее.

Я покачала головой.

– Это было бы большой ошибкой. Мне нельзя… нельзя заводить отношения.

– Почему? Из-за твоей уверенности, что тебе суждено умереть молодой? Даже если наука говорит, что наличие этого чужеродного гена, унаследованного от матери, не свидетельствует ровным счетом ни о чем?

Я стояла, зажмурившись, пока его слова скакали в моей голове в поисках места для посадки. Но я уже провела полжизни, смиряясь с концом, который меня ожидал, и мое убеждение слишком глубоко укоренилось во мне, чтобы допускать какую-либо иную позицию.

– Мне не суждено состариться. Я не буду так поступать с людьми, которых люблю.

Он оглядел меня с ног до головы.

– Звучит так, будто ты частенько сидишь в кресле-качалке, или как там у твоей тети Кэсси говорится.

Я чуть улыбнулась.

– Ничего не могу с собой поделать. Я пыталась думать по-другому, но не получается.

Он стал застегивать свою рубашку.

– Тяжело, наверное, в таком молодом возрасте знать, как пройдет остаток твоей жизни, Мэдисон.

Схватив куртку с кушетки и закинув ее на плечо, он проговорил:

– Даже если тебе осталось всего девять лет жизни, ты должна прожить их. И позволить людям, которые тебя любят, решить, что они могут выдержать, а что нет.

Он выключил настольную лампу. На мебель опустился отблеск луны, смягчая углы.

– Спокойной ночи, Мэдисон.

Он наклонился поцеловать меня в щеку, и вышел из комнаты. В лучах лунного света я сидела и ждала, пока не услышала скрип его шагов по коридору, а затем – безжалостный хлопок двери в спальню.