щекам Доннахи, стекала на подбородок и попадала в широко открытый в истошном вопле рот. Понадобилась помощь еще трех воинов, чтобы намертво прижать к полу дергающиеся ноги бывшего короля.

Вырвав кинжал из глазницы, Малморда вонзил его в другой глаз. Доннаха вскрикнул еще раз – тоньше, но тише, чем в первый раз. Теперь вместо мужественного рыка он беспомощно всхлипывал. Вдруг все резко прекратилось: и шум, и движение. Доннаха бессильно рухнул на пол, лишившись сознания, но не жизни. Воины выволокли его из тронного зала и сунули обратно в клетку.

Малморда победоносно вскинул над головой руку, сжимающую кинжал.

Толпа молчала. Среди собравшихся было слишком много викингов, которые понятия не имели, что это означает.

Я поспешно встала и подняла над головой кубок.

– Теперь, когда Доннаха ослеп, мой брат – король Ленстера! Поздравляю, Малморда.

Остальные последовали моему примеру и тоже подняли кружки. Дублинцы постарше восторженно кричали. Они еще не забыли, как отец Доннахи, Доуналл Клоин, пятнадцать лет назад ползал по клетке Амлафа и как его пленение привело к катастрофической войне. Ослепление его сына стало подобающим, пусть и необычным отмщением.

Ситрик встал из-за стола с высоко поднятой кружкой:

– Да здравствует новый король Ленстера!

Малморда расхохотался и вскинул руки в воздух:

– Музыку! Танцы!

В зале вновь зазвучали голоса, а музыканты заиграли зажигательную мелодию. Малморда подхватил одну из дочерей Харальда и закружил девушку в танце. К ним присоединились и другие пары.

Я дотронулась до плеча Ситрика:

– Поздравь дядю, как полагается. Теперь мы союзники. Сильный Дублин и сильный Ленстер вместе добьются куда большего.

– Ослепление Доннахи – поступок труса, – фыркнул сын.

– Может, и так, но христианам он понравился. Не забывай, что новая вера крепнет день ото дня.

– А мои воины недовольны.

– А им какое дело? Малморда – не их король.

– Все равно… Короли не заслуживают подобной расправы.

– Помолчал бы, – не выдержала я. – Знаешь, что не нравится мне? Завывания монашек, которых вы приволокли. А они чего заслуживают? Истошно кричать, пока твои воины развлекаются с ними ночь напролет?

– Это другое.

– Почему? Потому что они женщины?

Ситрик вздохнул:

– Какое тебе вдруг до них дело? Ты же ненавидишь монашек.

Я откинулась на спинку стула. Ситрик прав: я ненавижу монашек больше всего на свете. Меня не волнует, выживут они или нет. Я бы предпочла, чтобы они померли и заткнулись, но суть вовсе не в этом.

– Почему у мужчины есть право умереть достойно, а у женщины – нет?

– Доннаха – бывший король. Он заслуживал достойной смерти.

– Многие монашки – дочери королей. Разве они не достойны чего-то лучшего, чем это?

– Мама, однажды тебе придется кое с чем смириться, – рассмеялся Ситрик.

– С чем же именно?

– С естественным порядком вещей. Мужчины сильнее женщин.

Я окинула сына усталым взглядом.

– Из меня король получился бы куда лучше, чем из всех вас. У меня даже яиц побольше, чем у вас с Малмордой, вместе взятых.

Ситрик расхохотался еще громче и схватился за кружку.

– Да здравствует король Гормлат! Король с пятью яйцами! Обязательно дай мне знать, когда раздобудешь собственное королевство.

Я позволила сыну дразнить меня: а что еще оставалось? Но окидывая взглядом королевский стол, я видела не воинов, а мальчишек, отчаянно желающих похвал и восторженных взглядов прислуживающих женщин. Даже Ситрик, гордо сидящий на почетном месте с прямой спиной, все еще убивался по Онгвен. Когда же он поймет, что каждая кроха свободного времени и каждая мысль короля принадлежит его королевству?

Я пихнула сына локтем и шепотом спросила:

– Как думаешь, когда Бриан заявится сюда и потребует освободить Доннаху?

– Да когда угодно, лишь бы не сегодня вечером.

Он встал из-за стола и пошел в дальний конец зала, где одна из девиц с рынка строила ему глазки. Ситрик приобнял ее за пояс и повел в свои покои. Я вздохнула. Малморда сказал, что совсем скоро здесь все изменится.

Никчемные потаскушки, кружащие вокруг моего сына словно блохи, первыми почувствуют перемены на своих шкурах.

Возле границы Манстера, 999 год

Фоула

Едва мы покинули крепость в Клон Уик Нуйше, зарядил дождь, а небо от горизонта до горизонта затянулось унылой серой пеленой. До зимнего солнцестояния оставались считаные недели, и в Ирландии резко похолодало. Колючий ветер царапал мою кожу незримыми кинжалами.

Всего через пять дней путешествия верхом при такой погоде я могла думать только о теплом очаге в уютном ро, домашней похлебке и желании снова обнять Броккана. От этих мыслей в моем горле словно застревал комок, ведь до Киллало оставалось десять дней пути.

Впрочем, воинов Бриана не угнетали ни холод, ни неторопливое движение нашей процессии. Серьезные выражения, царившие на их лицах по пути в Мит, сменились добродушными улыбками, громкой болтовней и бесконечными песнями. Только Слойне выглядела понурой. Она не находила себе места, когда ее сестру только собирались отдать на воспитание Шехналлу, само же расставание с Бейвин повергло ее в глубокую тоску. Я старалась сделать для нее все, что могла, но в ответ на непрошеное внимание Слойне только огрызалась и еще глубже уходила в себя. Бедная Кива несколько дней боялась и рот открыть.

Сегодня Слойне ехала, опустив голову, а ее плечи тряслись с каждым шагом лошади. Чем я могла ее утешить? Я отчаянно пыталась хоть как-то подбодрить принцессу, но разговоры о теплом огне и домашней похлебке не производили не нее впечатления.

– Фоула! – Ко мне подъехал Лонон. – Я заглянул попрощаться.

Он всегда выглядел жизнерадостным, но в этот момент его лицо светилось от удовольствия, даже несмотря на могучие порывы ветра. Раз он покидает королевскую процессию, то совсем скоро вновь увидит семью. Превыше всего на свете Лонон ценит свое домашнее счастье.

Он взял меня за руку.

– Да пребудет с тобой благословение Господа.

– И тебе того же, Лонон.

Я ощутила укол грусти от предстоящей разлуки. Добродушный и веселый Лонон помогал мне не чувствовать себя чужой во время этой поездки. Многие воины Бриана стали относиться ко мне куда теплее, увидев, что он говорит со мной как с близкой подругой. Теперь они наконец-то перестали избегать меня и таращиться на шрамы. Что-то в поведении Лонона наводило на мысль, что он устроил это нарочно, но об этом не догадывался никто, кроме меня.

– Значит, мы уже в Манстере? – Я взглянула на горизонт. – Кажется, Мурха говорил, что мы доберемся до границы лишь завтра вечером.

Лонон откашлялся:

– Нет, мы еще не пересекли границу.

– Да? Тогда куда