— Совсем ничего?

— Если Императрица взяла Лорри под свою защиту, полагаю, она справится и без меня.

— Допустим, — кивнул граф. — Но как же мы?

Я смутилась, крутя в пальцах теплый перстень.

— Ну… вы же сами говорили, что это было необходимо, чтобы я могла остаться на Дворцовом острове и помочь вам найти Лорри. И… дни, проведенные рядом с вами, были лучшими в моей жизни. Я поняла, что… — я оборвала себя, испугавшись чудом не вырвавшегося признания, которое окончательно осложнило бы все между нами. — Несмотря на представление ко двору и императорскую кровь, я все ещё остаюсь безродной сироткой, не имеющей ни положения, ни состояния. Наш брак невозможен, лорд Хенсли. Вы граф, старший сын, наследник. Мезальянс дурно скажется на вашей репутации. А то, что было между нами… так… Это было так…

Я никогда не видела, чтобы кто-то пересекал комнату так быстро. Казалось, всего мгновение назад лорд Хенсли сидел в кресле, нo хватило одного хлопка ресниц — и он вдруг оказался совсем рядом. Горячие пальцы переплелись с моими, ладонь скользнула по спине вверх к затылку. Я невольно выгнулась, подаваясь ближе и уже совершенно не думая о приличиях.

— Так? — выдохнул Коул в самые мои губы.

И, не дожидаясь ответа, решительно поцеловал.

Я ответила на поцелуй графа со всей страстью и пылом, что разгорались внутри. Обвила руками шею, зарылась пальцами в волосы, отдаваясь безумному порыву. Рядом с Коулом мне было по — настоящему хорошо… нет, не хорошо ¬— волшебно, невероятно, чудесно. И пусть я не хотела оставаться на Дворцовом острове, но и уезжать, навсегда расставшись с ним, не хотела ещё сильнее.

Я мечтала о его прикосновениях, о настойчивых губах, горячих ладонях, пальцах, ласковых и нежных. Мне хотелось, чтобы этот миг длился вечно…

И граф, кажется, не собирался останавливаться.

— Так? — прошептал он, прокладывая дорожку из поцелуев к шее. — Так?

— Да…

— И так? — пальцы скользнули по плечу, чуть приспуская ткань, чтобы открыть кожу губам, обжигающим, словно пламя.

Я жарко всхлипнула, обмякая в сильных руках. Щеки, шея и губы горели от поцелуев, сердце стучало как сумасшедшее.

— Да, да, дa. Коул…

— Я люблю тебя.

Я замерла, не в силах осмыслить услышанное.

— Я люблю тебя, Эверли Вестерс, — повторил он. — И хочу, чтобы ты стала моей женой. Не «так», а по-настоящему. А потом мы с тобой и Лоррейн можем уехать отсюда, как ты и хотела. Χоть в Варравию, хоть в Хенсшир, хоть в Южный Айлес — куда угодно.

— Но постой, — проговорила я, хотя на самом деле хотела, чтобы каждое его слово стало правдой. — Разве наша свадьба возможна? Ведь мы не ровня…

— Конечно, не ровня, — лорд Хенсли фыркнул. — Ты герцогиня, а я всего лишь какой-то там граф.

— Герцогиня?

— Вдова лорда Голдена, если верить показаниям Лоррейн. Так как герцог мертв и не имеет наследников, Императрица посчитала возможным распорядиться его землями, титулом и состоянием по собственному усмотрению. Впрочем, об этом лучше поговори с ней. Она ждет в Малом тронном зале.

— Нет.

— Нет? — Коул поднял брови в притворном удивлении. — Вы отказываете Императрице, ваше сиятельство?

— Не хочу никуда спешить, — я заглянула в аметистовые глаза. — Я еще не успела сказать, что люблю тебя. Хоть ты и всего лишь какой-то там граф.

— Любишь? — переспросил он. Я торжественно кивнула. — И согласна выйти за меня замуж, несмотря на явный мезальянс?

— Да. Да, да, да!

Коул посмотрел на меня так, что все внутри запело от радости. И поцеловал — еще, ещё и ещё — пока все дурные мысли о мнимой невозможности нашего счастья не выветрились из головы.

* * *

Айона стояла на пороге перемен.

Перемены витали в воздухе, слышались в шепотках слуг, затягивавших высокие окна траурными занавесями, прятались за напряженными взглядами придворных, в один миг лишившихся сиятельного правителя и привычной жизни и получивших взамен Императрицу-чужестранку.

Покров тайны пал.

Щеки, годами не знавшие румян и солнечного света, были бледны, бескровные губы сжаты, в глазах сквозила растерянность. Люди смотрели друг на друга — и не находили слов, чтобы выразить смятение, царившее в обнажившихся душах.

Первым же приказом, последовавшим за объявлением церемонии похорон Солнцеликого Эдуарда, чье имя многие узнали впервые лишь после смерти монарха, стала отмена обязательного ношения придворных масок.

Солнцеликая Гвеновид не требовала от подданных немедленно избавиться от главного атрибута светской жизни, но приближенным ее величества настоятельно рекомендовалось воздержаться от иллюзий. А вслед за первыми мастерами и Малым советом нововведение подхватили и остальные. Ветер перемен сдувал кружева и перья, являя миру новые лица Айоны — курносые и прямые, скуластые, веснушчатые, бородатые, тонкогубые. Но главное — открытые перед собой и другими, не боящиеся смело взглянуть в лицо врагу и искренне улыбнуться другу.

Конечно же, оставались те, кто был не готов расстаться с маской, долгие годы служившей им вторым лицом. Я видела и таких — стыдливо приглушавших яркие краски иллюзий, чтобы держать положенный траур, и отворачивавшихся, встретившись глазами с соседом по креслу в Большом совете, уже избавившимся от шлема Стального рыцаря. Но их было меньшинство. Чем ближе я подходила к Малому тронному залу, где заседала новоиспеченная Императрица, тем чаще встречала мужчин и даже женщин, оставивших позади времена былого карнавала. Они сдержанно улыбались мне, некоторые склоняли голову в поклоне. Я приседала в ответном реверансе, чувствуя сердцем, что тогда, в убежище лорда Голдена, сделала верный выбор.

Солнцеликая Гвеновид принесла в Айону долгожданное обновление.

— Герцогиня Эверли Митчел, ваше величество! — объявил слуга, распахивая передо мной тяжелые двери.

Малый тронный зал, место заседания Малого совета, состоявшего из небольшой группы особо приближенных придворных правителя, несмотря на послеобеденное время, был погружен во мрак. Черные шторы, черный бархат покровов — траур соблюдался безукоризненно. Сама Солнцеликая Гвеновид также была одета в черное платье, подчеркивавшее худобу жилистого тела северянки и молочную белизну кожи. Светлые волосы были убраны под сетчатую вуаль, расшитую черным жемчугом. И только корона из чистого света сияла силой семи стихий, соперничая в яркости с царственной синевой глаз Императрицы.

Императрица была одна — если не считать горной рыси. Пятнистая хищница, защитница и спутница бывшей фрейлендской принцессы, лениво посмотрела на меня и вновь растянулась на ступенях у ног хозяйки. Глаза диковинного зверя светились синевой.

— Леди Митчел, — Солнцеликая Гвеновид привстала со своего места, жестом приглашая меня подойти ближе.