еще глубже, в лабиринт туннелей, которые не были частью планов замка. Они были гладкими, черными и круглыми - отполированными и выжженными в скале искусством. Как давно и кем, она не знала, хотя подозревала, что к их созданию приложили руку карнэйдосцы. Кто бы это ни сделал, туннели все еще трепетали от силы, которая выжгла их в сердце камня, и годы были густыми, как пыль в их сухом воздухе.

Замку было пятьсот лет, но пока растущая чувствительность Вулфры к волшебству не привела ее сюда, лабиринт был неизвестен. Теперь она знала это так же хорошо, как знала силу, спящую в его сердце.

Приглушенные шорохи и царапанье заставили ее улыбнуться, ибо порождения ее колдовства рыскали во тьме. Пусть Венсит ворвется сюда! Сначала он должен проложить себе путь через Энгтир и холмы Скарту. Затем ему придется избегать ее заклинаний и патрулей, затем найти путь в подземелья, а оттуда в лабиринт. И даже если бы ему все это удалось, он столкнулся бы с ее маленькими питомцами. Его искусство могло бы защитить его, но оно не очень помогло бы его товарищам.

Если бы только у нее было еще несколько лет, чтобы изучить меч! Его огромная сила ускользала от ее самого тонкого зондирования более десяти лет, но она узнала достаточно, чтобы знать, что его сила позволила бы ей выстоять даже против Венсита ... если бы только она могла разблокировать его! Но разблокировка меча была бы долгим и рискованным делом. Ей нужно было время для этого, и ей нужно было помешать волшебнику с кошачьими глазами угадать ее намерения. Если бы он заподозрил, что она действительно может получить контроль над мечом, его реакция была бы быстрой и решительной. Обычно прямая атака Контовара была бы невозможна, но он помог ей со многими защитными заклинаниями и, насколько она знала, установил свои собственные триггеры, чтобы при необходимости использовать их против нее. Поэтому ни одна мысль о том, чтобы овладеть мечом, не должна приходить ей в голову, если только ее крепость не может быть защищена от кого-либо - даже от него.

Она повернула за последний поворот и вошла в пещеру самого меча.

Слабый серебристо-голубой свет пульсировал в его сердцевине, как холодный огонь, хотя искусство не создавало эту темную пустоту в земле. Она была уверена в этом. Лабиринт вокруг него, да, но не саму пещеру. И все же, несмотря на ее естественное происхождение, ее стены источали энергию, потрескивающую в холодном, влажном воздухе. Она не подозревала о присутствии древнего артефакта под ее замком, когда впервые обнаружила туннели, но волшебник с кошачьими глазами привел ее к нему еще до того, как она получила титул, соблазнив ее колдовством, которое она охотно приняла. Сила, пульсирующая здесь, не была ни доброй, ни злой, но ее необузданная мощь предопределила ее будущее, поскольку она знала, что сила, дрожащая вокруг нее, была лишь тем, что просачивалось сквозь защиту меча на протяжении веков, лишь ничтожной частью по сравнению с горнилом тайной энергии, заключенной в этих защитах. Это нашептывало ей о судьбе за пределами ее мечтаний, об этой силе, но после долгих лет изучения она так и не поняла, как получилось, что она спит здесь.

Неважно. Меч принадлежал ей, и никто не заберет его, пока она жива.

Она проигнорировала тихие, испуганные звуки своей последней пленницы, приближаясь к клинку со знакомой алчностью и благоговением. Его сила поразила ее сквозь корону его оберегов, и она зачарованно уставилась на него.

Он был длиннее и уже обычных мечей Норфрессы: острый, как игла, и поблескивающий синей злобой бритвы. Рукоять представляла собой глубокую половинку корзины, украшенную спиралью из рубинов и изумрудов, которые мерцали в такт медленно мерцающему сиянию оберегов, но навершие исчезло, оторвавшись от рукояти в каком-то давно забытом катаклизме силы.

Ее взгляд остановился на этом сломанном крае, и она вздрогнула. Остался осколок красного кристалла, как будто навершие было одним рубином с ним. Учитывая силу, которая все еще цеплялась за лезвие, обмен колдовством, который сломал его, должно быть, был мгновенно смертельным для любого волшебника в радиусе двух тысяч ярдов.

Она позволила своим чувствам прижаться к оберегам, жаждая протянуть руку и забрать меч для себя, но она не осмеливалась. Сила в пещере могла быть нейтральной, но это был всего лишь побочный продукт самого меча, и это было далеко не нейтрально. Она чувствовала тяжесть его предназначения, но понятия не имела, в чем могло заключаться это предназначение и выдержит ли оно его прикосновение. И все же она узнала, что Правила Оттовара были искусственными, по крайней мере, в одном смысле. Колдовство могло быть черным или белым, но любая сила - как таковая - была одинаково склонна к "добру" или "злу". Если бы она была достаточно сильна, чтобы выдержать его прикосновение, она могла бы выхватить меч и сокрушить горы его силой.

Это могло бы объяснить борьбу, которую меч угрожал развязать, но не то, почему она началась так внезапно. Судя по крошечным подсказкам, о которых проговорился ее союзник, она была уверена, что волшебник с кошачьими глазами или один из его союзников спрятал его здесь, хотя это казалось странным укрытием. А может, и нет. Если это было спрятано так давно, как она подозревала, то оно лежало здесь с тех пор, как Обстрел Контовара превратил Совет Карнэйдосы в руины. При таких обстоятельствах спрятать его в Норфрессе, где никому из его собратьев не пришло бы в голову искать его, могло показаться любому из выживших Лордов Тьмы вполне разумной и очень хорошей идеей. Однако, если это было так, волшебник с кошачьими глазами, очевидно, знал, где он сейчас лежит, так почему бы просто не убрать его теперь, когда Венсит узнал об этом? И если, как он утверждал, никто никогда не сможет им воспользоваться, то в чем опасность того, что он достанется Венситу? И если Венсит не мог им воспользоваться, почему он в первую очередь был так полон решимости обезопасить его?

Ее губы сжались, когда она размышляла над теми же старыми вопросами. Они беспокоили ее разум достаточно часто, чтобы проложить глубокие каналы, протекая под ее мыслями, непрестанно беспокоя, заставляя ее задаваться вопросом, до какой степени и до какого конца ее покровитель манипулировал ею. То, что он манипулировал ею, было само собой разумеющимся, и каким бы бойким он ни был, в основе всех "объяснений", которыми он счел нужным поделиться с ней, лежала непоследовательность.

Он