– А теперь как? – допытывалась Галя.

– Теперь продадим. Цыган тут один приехал – берет. А деньги поделим и пропьем.

– Машину пропивать долго надо. Сопьетесь.

– Закусывать будем. – Кеша был уверен в своих силах, но пил хоть и метко, но редко. Свалить его – требовалась бочка. – Третий месяц зарплату не везут – это как? Вот туда она, машина, и пойдет – заместо зарплаты.

– Вам же предлагали: кругляк берите. В других местах кастрюлями, сапожным кремом зарплату дают. Кто что производит. А вы – кругляком!

– Из кругляка скоро дрынья будем делать.

– На дрынья береза лучше пойдет, – сказал Гена. – Она увесистей.

– Ну и береза есть, ежели что…

Выпитую бутылку сунули туда же, под Кешину телогрейку. Потом тот же путь проделала и вторая бутылка. Солнце садилось четко очерченным остывающим диском, свет его в натопленной избе казался жарким. Мужиков пробрал пот. Сеня так же хмелел, как пьющие, так же потел и трезвым умом замечал, что так же начинает сбиваться со слова у него язык. Кеша, с коротко остриженной большой головой и обросшим лицом, в распущенной толстой клетчатой рубахе, с широко раздвинутыми плечами, под которыми натекла могучая бугристая фигура, сидел во главе стола лицом к солнышку, щурился, отводил голову и походил на старовера. Гена, сидевший от брата по правую руку, ближе к бутылкам, был той же кости, но, видать, каким-то изворотом реже упирал он свою кость в физическую работу и не раздался в отпущенный ему природой масштаб. Так же обветренный, с таким же продубленным лицом, остался он еще и с румянцем на щеках, чисто выбритых. Полагается: жена у Гены учительница.

– Ты, Сеня, у нас орел и сокол, – неторопливо вырубал слова Кеша. – Ты мужик умный, в Москву летал…

– Летал, летал… – как тут и была, подхватила Галя в кухне и появилась в проеме. – Вы спросите у него, сколь пролетал?.. Сколь пролетал! Полхозяйства!

Сеня привычно и обреченно поправил:

– Я не летал, я по железной дороге ездил…

– А железная твоя дорога тоже по небу протянута, – наступала Галя. – Иначе бы по столь не брали! Летал он, Кеша, как не летал!.. Мы бы проруху-то эту, может, до конца продержались, когда бы не летал…

Кешу интересовало не это.

– Ты летал – шибко Москва умная? Как ты смотришь?

У Сени наболело, им давно было высмотрено.

– Шибко. Не поверите, мужики, только ступил – сразу видать: один другого умнее. Аж искрят от ума. Над Кремлем или там еще где молнии так и брызжут, так и брызжут от умных идей. Там уже не одно возгорание было. Это же в пожарном отношении шибко опасно… когда столько умников в одном месте собирается.

– Ав магазинах тоже искрит?

– В магазинах из глаз искрит. От цен.

– А чего ездил-то туда? – не отступался Кеша. – Дело-то свое справил? Я слыхал, ты на телевизор Ельцину ездил жалобиться… Дошел ты до его?

Сеня, умудренный поездкой, хмыкнул:

– Ему на телевизор жалобиться – все равно что левой руке жалобиться на правую. Они из одного тулова растут, одну работу делают. Для их руководства голова есть.

– Я тоже так думал, что должна быть голова. Видал ты ее?

– Нет, она засекреченная. До нее не достать.

Кеша подумал, вынес суждение:

– Это она не в нашу сторону наклон держит. Ежели бы она о своем народе тужила – не надобилось бы секретить. Сталин как секреты любил, – вспомнил он, – а у его все головастики на портретах были.

– При Сталине телевизора не было, – пояснил Гена. – Теперь они вживе по телевизорам шмыгают.

– Ну и шмыгают… видать, что шмыгают. Несурьезные люди, – поморщился Кеша. – Беспородные. Я, к примеру, жулика сразу отличаю, у его глаза бегают. Ты не все в телевизоре разглядел, Сеня. Ты, однако, не разглядел, что он от кажного жулика прямо в азарт входит. Как баба. Прямо так и подмахивает, так и подмахивает – до того ему любо жулика за отца родного казать! Чего это он так старается?

– Чтобы нас дурить.

– Ежели все время дурить – они же умными нас сделают. Чурка сосновая и та… подури-ка ее кажный день!., она вывернется и по тебе же вдарит! А мы все ж таки чурку переросли.

– Должны бы, – неуверенно подтвердил Сеня и подумал: а переросли ли? Почему тогда мы позволяем ноги о себя вытирать? Почему мы позволяем… ох, сколько мы позволяем!., ни одно бы растение не позволило так на себе топтаться!

Кеша продолжал пытать:

– Ну и кому ты свою жалобу подал? Подал ты ее?

– Таким же дуракам, как я, и подал, больше некому. – Сеня сказал и оглянулся: нет Гали, она бы обрадовалась. Она бы не упустила. <Ата, – вскричала бы она в этом месте, – наконец все ж таки поумнел! Наконец все ж таки за дурака себя признал!» Сеня вздохнул. Не тянуло его рассказывать, какого он дал маху – поехал в Москву искать правду! Разве там ее ищут? Там супротив нее огромная армия стоит, она уже давно сбежала оттуда в леса и горы. – Мы втроем ходили, – неохотно и коротко говорил Сеня. – Один с самой Москвы, другой с Рязани, я – третий дурак. Вот друг дружке жалобы и подавали. Все к начальству пробивались – где там! Вышел к нам из Останкинской башни один катышок с брюхом, повел вовнутрь. Не знаю, нарочно решил поиздеваться или уж так получилось. Приводит в помещение… большое такое… штук со сто телевизоров всяких разных там стоит. Все показывают. Показывают, как мужик бабу ломает. Вот и вся правда. После этого я домой поехал.

– Ты гляди-ка: сто телевизоров показывают…

– Есть прямо огромадные, все в подробностях видать. Я даже испугался. Всосет, думаю, как пушинку, в самый срам – и концов не сыщут. Скорей к Гале.

Мужики посмеялись, обсудили грозившую Сене опасность.

– А вот скажи ты мне, – любопытный Кеша мужик, до всего ему интерес, – это наш-то председатель области…

– Губернатор, – поправил Гена. – Глава администрации.

– Дак он это… голова-то голова… Он что говорит… что район наш пойдет под планомерное помирание. Это как понимать?

– Так и понимать, – хохотнул Гена. – Помирать будешь.

– Помирать я без его буду. Но он решению такую принял: планомерное помирание. Специалистов хочут куда-то эвакуировать, а нас?

Мне это… планомерное… шибко не глянется. Че-то они опеть придумали.

Сеня согласился:

– Они давно уж придумали. Всю Россию под планомерное вымирание.

– Но с нашего-то району пошто?

– Тут народ крупный, его