Те, кто стояли рядом с Регентом, просто молчат, храня слово для более важного момента. Никто не сомневается, что мятежников уже не успокоить, не переубедить – раскол в душах окончательно разделил Орден напополам, отчего лица верных старым идеалам стали мрачнее могил. Все прекрасно осознавали, что эта Хартия убьёт Орден, ибо своей гордыней она погребает те духовные стержни, на которых он и существовал. Никто из них не может понять, почему они так хотят разрушить те старые принципы и порядки, на которых жил Орден, доблестно отражая все угрозы Тамриэля. Но люцииты пожелали сожрать и старую структуру Ордена, и все духовные начала, низвергнув тысячелетнее сообщество воинов, профессоров, мастеров и магов во мрак забытья, и никто не знает, как их остановить.

– Хорошо! Очень хорошо! – захлопал и безумно затараторил Люций. – Можешь присесть, моя дорогая. – И после секундной выдержки устремил речь и гневный посыл лоялистам. – Мы явно обозначили свою позицию, что не хотим распада Ордена. Мы хотим справедливости и прогресса. Мы говорим о чём-то новом. И теперь, братья и сестры, выбор только перед вами. Мы не будем свергать тиранию силой оружия, мы предлагаем мирное решение, ибо хотим добровольности, – со слащавой противной дол тошноты, лицемерной и широкой улыбкой заключил Люций.

После слов главы мятежной стороны в зале «Совета» стало тихо как на кладбище, ибо все погрузились в собственные размышления. Единицы перешептывались, старясь не нарушить нависшей густой тишины. Люций уверенно и с вызовом глядел в лицо Регента и во взгляде мятежника читается явный жуткий блеск, происходивший от прокажённой души.

– Мы хотим справедливости, – шепчет Регент так тихо, что его слышит только Азариэль. – Прогресса… печально. – После сказанных слов глава Ордена поднимается с трона.

Его взгляд глубок и пронзителен, всегда был печален, но сейчас он кажется потухшим, угасшим жизнью. В его глазах читается боль и ужас, которые необходимо было перебороть. Он снова пытается найти благоразумие в рядах мятежников, но видит только лики, испорченные злобой и гордыней.

Азариэль ощущает повисшее напряжение, которое только усиливается, когда Регент начинает говорить:

– Совет Владык мы можем перейти к решению?

– Да. Вынесете Определение о начале финальной стадии рассмотрения дела.

У трона остался стоять и Азариэль. Юноша всё осознал и с сокрушённым сердцем готов принять жестокую правду, которая перед ним открылась.

Свечи и магические светильники всё также ровно горят в полном безмолвии оттого и слышится постоянный треск фитилей, пропитанных воском и магическое гудение. В зале стоит густая непроницаемая тишь, ибо все взгляды, всё внимание направлено на Регента.

Но тут же всех охватило неописуемое волнение, поскольку Регент должен зачитать «Переход к Голосованию», но он этого не делает. Вместо этого он смотрит влево и вправо и откликом на его взгляд становятся краткие кивки магистра рыцарей, гранд-паладина, архимага и лояльных иерархов. Глава Ордена прибегнул к единственному выходу, который был старимым, но верным приёмом, определявший путь, который и должен был решить судьбу. Нет, он не стал назначать голосования и Азариэль понял почему. Люциитов слишком много и велик риск того, что если дать голосование, то Орден будет извращён, испорчен ересью Люция навеки вечные и Регент прибегает к единственному выходу:

– Работайте, выполняйте то, для чего вас наняли! Время пришло!

Те, кто доныне прятался наверху, на балконах, скрываясь под мрачными и тёмными тканями и плащами, отбросили покров таинственности и неясности. Удивление, недоумение и злоба перекосили лики мятежников, как только был отдан странный приказ.

Азариэль увидел, как сию секунду арбалеты и луки уставились на люциитов угрожающим лесом стрел и болтов. Одновременно по балконам заплясали пересветы магических вспышек, отдающих электрическим треском. Двери позади трона распахнулись и оттуда хлынули толпы вооружённых воителей в разношёрстной броне, начиная от хитина и кончая эбонитом. Всё это дало понять Азариэлю, что это и есть тот самый легион, который не служит государству, оставаясь верными лишь манящему звону монет и щёлканьем драгоценных каменей.

Видя, как наёмники окружают и обступают люциитов Азариэль не смог удержаться, ком у горла стоял такой сильный, а напряжение в груди так тяжело, что он позволил себе пустить слезу скорби, расчертившую блестящей полосой его золотистую щеку. Он схватился за сердце, когда его пронзил очередной укол и утёр слёзы скорби по расколу Ордена и окончательной потере Аквилы.

Улыбка с лица предводителя мятежников сразу пропала, сменившись практически демоническим оскалом. Остальные его соратники разразились оскорблениями и бранью, которой обнесли лоялистов.

– Ты лгал! Ты лжец! – кричат Регенту лоялисты, но он остаётся тих.

Глава Ордена в своём стремлении к старым и верным порядкам и принципам был неуклонен и на то, чтобы Орден остался таковым каким существовал, сознательно пошёл на отступничество от Кодекса. Регент обратился к залу, держа в руках Хартию и громко говоря:

– Мы не можем позволить себе быть слабыми и отказаться от древних и могущественных скреп Ордена. Мы просто не имеем никого морального права реализовывать всякую наивную и молодую мысль, появившуюся в спонтанном чувственном порыве. Мы не можем превратить наш славный и древний Орден, наш дом, в торговый дом или потонуть в политике. Оставьте это дело Империи.

После этих слов раздалось рвущее звучание и все увидели, как несколько листов превращаются в располовиненные куски бумаги, что, пав плавным дождём, тут же оказались под ногами Регента.

– Это не по Кодексу! Как ты мог преступить его?! – обвиняют его люцииты. – Тебя самого нужно судить, треклятый тиран!

– Если переступать закон, то ради тамриэльцев, – смиренно отвечает им Регент. – Ради их защиты.

В гневе Люций чуть не зашиб одного из отступников, а его сторонники стали неистово гневно агонизировать от такого поступка Регента. В зале встал такой вой, что Азариэлю закладывало уши, и он приложил руки к голове.

И в этот момент Люций громким, оглушительным как ту’ум из древних легенд, криком, успокоил сторонников перемен, перекричав их разом, выкликнув одно-единственное слово: «Тихо». Такой крик сотряс даже оконные витражи, а Азариэлю показалось, будто бы его оглушили и писк заполнил уши.

После этого он торжественно развёл руками, с которых свисали многочисленные золотые цепочки и ожерелья, и с демоническим оскалом, голосом недовольным, дёрганным заговорил:

– Что ж, вот всё и решено… за нас, – Люций провёл взглядом по рядам наёмного отряда и встретил взглядом блестящие наконечники стрел и болтов, нацеленные ему в грудь. – Нас, наши же «братья и сёстры», лишают долгожданной свободы и права на неё.