Шрифт:
Закладка:
Эта система, первый опыт которой дан Кораем, не замедлила обратить на себя внимание греческого народа, но, как и всякое важное нововведение, имела своих сектаторов, фанатиков и своих необузданных врагов, страдая равно от обоих. Партизаны Корая исказили его начала, преувеличивая их. Эти мнимые кораисты наводняли Грецию сочинениями, писанными слогом непонятным, коего странные обороты и неупотребительные выражения не находились ни у древних, ни у новейших авторов. Зараза увеличивалась каждый день и распространялась так быстро, что сами авторы с трудом понимали друг друга и разбирали собственные сочинения. Тогда (в 1812 году) написал я против них комедию под названием: «Новое наречие ученых». Цель моя была не нападение на систему Корая, но представление странностей, тех, которые искажали ее. Труд мой был не бесполезен: лекарство насмешки остановило успехи заразы.
Время утвердило систему Корая, люди мыслящие одобрили ее, за исключением некоторых неважных пунктов. С тех пор письменный язык явился в красоте истинно эллинской, и язык разговорный стал чистым и изящным. Но не один Корай способствовал ее успехам, и несправедливо бы было не упомянуть о братьях Экономосах, Вампасе, Газисе, Аргиропуло, Крестари, Ятропуло, Полихрониадке, Пикколо и Азопиусе. Все сии ученые споспешествовали своими трудами к доведению греческого языка до той правильности, которою он теперь отличается.
Корай жил в земле чужой и отдаленной; несмотря на то, он умел предвидеть, что близок тот день, когда призыв к оружию, раздавшись в лицеях Греции, наполнит ее криком мщения и свободы. Несмотря на преклонность лет, сей старец-патриот и день и ночь писал для своего отечества, проповедовал размножение училищ и управлял их образованием для лучшего распространения просвещения. В то время первоклассные учебные заведения были в Кидонии, Смирне, Сцио, Куруцеме, Бухаресте, Яссах, Янине и в Афинах.
Бросив быстрый взгляд на состояние многочисленных училищ в Греции в то время, когда совершилось восстание, г. Ризо оканчивает следующим образом историческую часть своего литературного курса.
В годы, предшествовавшие нашему освобождению, успехи народные были столь быстры, общественный дух столь бдителен, что наблюдатель, видевший Грецию в один год, с трудом узнавал ее в следующий и что те из греков, которые не разделяли общих успехов, казались согражданам их Эпименидами, погруженными в глубокий сон. Духовенство, первый и верный хранитель языка, много способствовало к сему распространению света наук и сему движению умов. Епископы и архиепископы, возбужденные сими обстоятельствами и повинуясь влиянию патриархального престола, успешно трудились для распространения познаний. Нравы везде смягчались и принимали одежду европейскую; народный характер, униженный долгим рабством, восстановлялся с гордостию; молодые люди чувствовали необходимость образования и с жаром искали его; уже снова начинали являться науки и искусства; язык очищался ежедневно, посредством умножения училищ и распространением журналов; греческий народ шел скорыми шагами к своему возрождению.
Где теперь убежище греческих муз! Все жилища их разрушены, все школы уничтожены. Что сделалось с училищами Смирны, Сцио, Янины, Миссолунги и Константинополя? Какая участь постигла учителей? Увы! Они все погибли жертвою бедности, заразы или зверства варваров.
Что будет теперь с нашею литературою? Греки, находясь в продолжение шести лет в беспрестанной борьбе с опасностями, видя отечество растерзанным, ужели могут сохранить еще то, что служит роскошью жизни и украшением общества? В опасностях и страданиях язык человека — крик и стенание. Кто нуждается в одеянии и насущном хлебе, тот ищет выражать только свою бедность и свое отчаяние. Можно ли требовать обращения приятного и ловкого от того, чье существование каждый час в опасности? Однако же, несмотря на то, найдете вы у греков ласковый прием, человеколюбие и радушие, внушенные не низкою снисходительностию и не подлой трусостью, которые могли бы найти оправдание в стольких бедствиях.
Молюсь и смею надеяться, что Отец народов низведет сострадательный взор на Грецию и мощною рукою подымет из кровавого праха ее народ, который расточает жизнь свою за возвращение прав, неотъемлемых и священных, дарованных природою каждому человеку. Тогда снова процветет образованность и явятся искусства, ее сопутники; тогда не одни старинные памятники и древние развалины заманят в Грецию путешественника; он встретит Грецию живую и возрожденную — Грецию, населенную людьми, ее достойными, достойными своих предков.
Сочинение Ризо оканчивается прибавлением, содержащим в себе критический обзор главных творений новейшей греческой литературы. Здесь форма и образ изложения делают выписку невозможною. Итак, мы ограничимся указанием на самую книгу тем из наших читателей, которые захотят получить верное понятие о произведениях, составляющих новейшую греческую литературу.
§ 2. О собирании русских народных песен и стихов. Песенная прокламация[258]
Желая сохранить остатки нашей народной поэзии, особенно песни и так называемые стихи, мы собрали в течение нескольких лет и приготовили к печати большое их количество. Опыт нам показал, что необходимо спешить собиранием этих драгоценных остатков старины, приметно исчезаюших из памяти народа с переменою его нравов и обычаев; что важно и в этом деле обшее участие всех дорожащих спасением нашей своенародной словесности от конечного ее истребления и что для полного издания песен и стихов необходимо, чтобы они были записаны везде, где это возможно.
При записывании песен особливо могут быть полезны люди престарелые: они более дорожат верностию дошедших до них песен и менее подвергались нововведениям. Записывать должно сначала со слов, потом поверять с голоса, ибо люди, привыкшие петь песни, обыкновенно лучше вспоминают их, когда поют, нежели когда сказывают.
Песни, которые поются в народе, должны быть записываемы слово в слово, все без изъятия и разбора, не обрашая внимания на их содержание, краткость, нескладность и даже кажущееся бессмыслие: иногда поющий смешивает части нескольких песен в одну, и настоящая песня открывается токмо при сличении многих списков, собранных в различных местах.
Стихи, каковы: о Лазаре убогом, об Алексее божием человеке, о Страшном суде, о Борисе и Глебе и пр., — поются нишими, особенно слепыми (всего чаще на ярманках), и вообще простолюдинами во время постов. Они заслуживают особенное внимание потому, что никогда издаваемы не были, хотя заключают в себе высокую поэзию предмета и выражения.
Надеясь, что соотечественники наши примут участие в этом общественном деле, мы
