- Так. Их и эту падаль, с которой Дима поработал, в одну камеру, на принудительное лечение. Ваня, подбери коктейль, пусть догонят рогатую тварь. Нужно полное разложение личности. Полное! - и он лязгнул кулаком по столу так, что не вздрогнул, кажется, только Головин. - Света, передай Иннокентию Давидовичу мой поклон, Валины материалы и скажи, что я рекомендовал рассмотреть дело безотлагательно. Тетя Зина, что ж ты молчала так долго? А ты, Степка?

Охотник виновато шмыгнул носом, что совершенно не «билось» с его возрастом и образом. Бабушка сидела абсолютно потерянная.

- Дима. Что ты хочешь за то, что сделал? Не знаю, чем благодарить, ничего даже близко соразмерного представить себе не могу, но я очень, Очень постараюсь, - сенатор смотрел на меня так пристально, что становилось не по себе.

- Будет вполне достаточно, если Вы объясните мне, что происходит, Павел Иванович. А то я ничего не понимаю — честно признался я.

Выяснилось, что суета с бумагами главврача была вызвана тем, что все пятеро Кузнецовых, находившихся у него на излечении, или, как он горько сказал, «на дожитии», резко пошли на поправку. Особенно радовало чудесное выздоровление беременной дочери Степана — еще вчера ей давали не больше недели, а сегодня она уже вставала с постели и даже поела сама. И ребенку, со слов Ивана Степановича, ничего не угрожало. Он рассказывал и посматривал на меня с необъяснимым выражением. Я никогда раньше не видел подобного ни у одного врача. Они обычно реалисты, на границе цинизма с пессимизмом. Здесь же было что-то совершенно обратное.

Валины материалы, что надо было передать Иннокентию Давидовичу, который оказался главой районного суда, полностью доказывали сговор братьев-Палычей с рогатым шаманом. Тот обещал навести порчу на Кузнецовых и уморить их всех до единого. Как это могло трактоваться в контексте уголовного законодательства, я не имел ни малейшего представления, но было предельно ясно — истолковано будет именно так, как сказал сенатор. А ему доводов хватило, надо полагать. Землю негодяи планировали оформить на себя, а после продать по кускам.

Павел Иванович послушал мой короткий рассказ про разговоры с Откураем, который подтверждали Зинаида Александровна и Степан. Они что-то еще наперебой добавляли на своем языке — я не понял. Подумав несколько минут, политик веско сказал, что спорить со Старым Шаманом никому из нас точно не стоит, и раз он велел передать землю — это должно быть исполнено. Карта возникла на столе, как по мановению волшебной палочки. Сенатор вынул из внутреннего кармана пальто удивительную ручку, украшенную тончайшей резьбой по кости, кажется, сделанную из бивня мамонта, снял колпачок и протянул мне.

- Смелее, Дима, - кивнул он. «Сами предложат и сами все дадут» - помертвевшими голосами ахнули хором скептик и реалист внутри.

- Так, - я положил ручку на карту, а вокруг — обе руки ладонями вниз, - Откурай — фигура серьезная, конечно, и спорить с ним я больше точно не хочу. Убедительный он. Слишком, - я не удержался и потер предплечье правой руки. - Но кроме него я обещал отцу Зинаиды Александровны, что у Кузнецовых всегда будет своя земля, лес, олени и рыба. Поэтому все территории рода я хочу взять в аренду. Официально, с оплатой. Чтобы каждый из них мог выбраться с детками к морю. Слетать, к теплому, а не сплавиться до Восточно-Сибирского. Себе возьму только тот край, где повстречал Старого Шамана с его зверушкой, - и я снова помял правую руку возле локтя, чуть поморщившись. Взял шедевр с золотым пером и внимательно вглядевшись в карту, обвел «мою» гору и еще немного вокруг, там, где были полянка с бурым балаганом и красная скала.

- Все. Больше мне не надо, - уверенно сказал я и протянул ручку хозяину.

- Ты — альтруист, Дима? - он спросил аккуратно, чуть удивленно и с явной тенью сочувствия в голосе. Так говорят с больными детьми и умственно отсталыми.

- Да он долбо… Виноват. Он оригинал. Редкий. - вовремя поправился Головин, которого аж распирало все время, пока я излагал свои рассуждения.

- Дима, как твой финансовый консультант, я бы рекомендовал не принимать решений поспешно, - голос Ланевского аж звенел от напряжения. Не знай я лорда — тоже предположил бы, что он вот-вот начнет ругаться последними словами, - Уверен: взвесив все, мы сможем распорядиться ресурсами более эффективно.

- Спасибо за рекомендацию, Серег. Правильно ты говорил, рядом с деньгами должен быть человек здравый, рациональный и разумный. Вышло так, что за последнюю неделю я тут в лесах и на горах насмотрелся совершенно обратного. Но речь не только о ресурсах. Речь о живых людях и слове чести. Поэтому проработай, пожалуйста, варианты покупки санатория где-нибудь на Камчатке, Сахалине или под Владивостоком. И модернизацию аэродрома с организацией прямых рейсов. Я дал слово, и я буду развивать эту землю, вкладываться в нее. Уверен, что Павел Иванович сможет помочь нам советом, лучше него в этих северных делах вряд ли кто-то понимает. Короче, роди мне, Серега, инвест-проект. В конце концов - инвестор я или хрен с лимоном? - судя по лицам Ланевского и Головина, у них был единый и вполне аргументированный ответ на этот вопрос. И мне бы он вряд ли понравился.

- Про прямые рейсы и аэродром, Сережка, у Димки моего узнай. Ты же не зря ему ящик хорошего коньяку из столицы привез, - с улыбкой, в которой удивительным образом сочетались задумчивость и озорство, проговорил сенатор, - Чувствую, вы придумаете что-то очень интересное по линии государственно-частного партнерства. - у лорда тут же исчезла скорбь во взгляде, и в светлой голове явно закрутились какие-то тайные финансовые шестеренки.

Глава 26. Вот это да. Открытия нечаянного богача.

Серега стал говорить с Павлом Ивановичем о чем-то на языке богатых, который я пока по-прежнему понимал с пятого на десятое. Степан и Зинаида Александровна вместе с главврачом пошли навещать родню, причем Самвел нагрузил их в дорогу таким количеством передач, что как по мне — можно было не пятерых, а три отделения накормить досыта. Валя со Светланой сорвались к судье, обещав скоро вернуться. Костя с Артемом засели за нарды. Я даже чуть расстроился было — то столько движухи и сюрпризов, то не нужен вроде как никому. Встал и пошел курить на крыльцо, потому что в зале Врунгелян не разрешал: для экспонатов табачный дым вреден. Головин глянул вслед,