– Ребенок как, не беспокоил больше? – невозмутимо спросил Степан, обмениваясь с пришедшим рукопожатием. Тот приложил руку к сердцу – точнее, к дорогому кашемировому пальто, в которое был одет.

– Да, слава Богу, отвезли утром в инфекцию, все, как договорились. Там Игорек уже подъехал, мы все вопросы решили без проблем, он с главным поговорил, все как надо. Сейчас Лешку капают там, потом домой отпустят, сказали – Дианка с ним осталась, а я вот мотнуться к вам решил, пока время есть.

Троица за столом даже дышать перестала, поскольку помянутый всуе Игорек – а точнее Игорь Игоревич – был и являлся нынешним начальником Управления здравоохранения, а столь фамильярное употребление его имени подчеркивало гораздо более высокий статус вошедшего, чем это могло казаться с виду. Думаю, теперь-то уж Лис не пискнул бы даже, если бы папа в кашемире открыл бы дверь в конференц-комнату ногой.

– Вас похвалил, сказал, все правильно сделали… а вот нас, – мужчина слегка замялся, – а нас отругал, что сразу в больницу не поехали. Ну, ладно, жив пацан и то дело, а то я уж поседел совсем с ним. О, да чего я – перебил вас, наверное?

Витюк медленно помотал головой.

– Коллеги ваши?

– Товарищи по работе, – вежливо произнес Степан, борясь с желанием расхохотаться. – Мы тут по медицинской части беседовали.

– А, ну, молчу, влезать не буду. Вас как, простите?..

– Степан Андреевич, – внезапно раздался голос Беридзе. – Один из наших лучших педиатров.

Лисовский дернулся было протестующее, но осел под взглядом начмеда. Мужчина кивнул и водрузил пакет на соседний с Александровым стул. В нем что-то отчетливо булькнуло.

– Ну… спасибо вам, Степан Андреич, что могу еще сказать? От души, по-человечески… Тут так, мелочевка, нашкреб по магазинам что поприличнее – денег не предлагаю, как-то не лежит душа за ребенка бумагой благодарить. Лучше уж чем более приличным…

– Да бросьте вы! – мысленно Степан уже видел мельтешащие перед Витюком строчки приказов, угрожающих санкциями за вымогательство и получение взяток. – Я…

– Но, но! – повысил голос отец. – И слышать не хочу. Вы мне сына спасли – и что, хотите, чтобы я, как мурло последнее, кислым «спасибом» отделался? Берите, берите, я не обеднею. А вы, ребята, – он посмотрел на онемевшее начальство, – гордитесь тем, что с таким врачом работаете. Я, чего греха таить, вспылил малость, пока ждал – так он ни словом, понимаете… все быстро, четко, без суеты, спокойно. Мне бы так… да хотя, чего вам-то рассказываю, сами, наверно, лучше меня знаете?

– Знаем, – негромко сказал Нукзар.

– И я о том же, – засмеялся мужчина. – Ну, лады, извините, если перебил, пора за пацаном ехать. Доктор, – он снова стиснул руку Степана в крепком пожатии, – еще раз, от души! Будут какие проблемы – звоните, помогу без вопросов, там визитка моя, с телефоном, в пакете.

Краснота мгновенно покинула лик заведующего, уступив место мертвенной бледности.

– Непременно, – улыбнулся врач, с удовольствием наблюдая эволюцией цветовой гаммы на физиономии Лиса. – Жизнь, сами знаете, такая нестабильная…

– Точно. Ладно, бывайте, удачи вам.

Дверь за мужчиной закрылась. В комнате воцарилась гулкая тишина, чистоте и продолжительности которой позавидовала бы и минута молчания. Степан наблюдал за начальством, большим и малым, насмешливо, чуть презрительно щуря глаза. Витюк явно собирался прокомментировать произошедшее, но сдерживался – то ли не находил слов от негодования, то ли боялся, что непростой папа, шапочно знакомый с Игорьком, еще не ушел достаточно далеко.

Тишину прервал Степан.

– Вы меня извините, конечно, Андрей Витальевич. Говорили вы много, думаю, уже успели все сказать, что хотели, и даже больше, чем хотели. У меня уже глаза слипаются. Я все понимаю, работаем без права сна – но я уже отработал и сейчас, если вы не возражаете, желал бы своим правом воспользоваться.

Совершенно неожиданно на лице Нукзара появилась лукавая улыбка, которую он прикрыл кулаком.

– Действительно, – спокойно произнес он. – Думаю, пора подводить резюме.

– Вас не спрашивают, Нукзар Сергеевич! – гневно ответил Витюк. – Подведем его тогда, когда я посчитаю нужным. А теперь, согласно… – голос начмеда внезапно сполз на сип. – Согласно рассмотренным материалам и представленным фактам, свидетельствующим о неоднократном и систематическим нарушении трудового распорядка и тактики оказания медицинской помощи на догоспитальном этапе врачом Александровым, я вынужден предложить главному врачу рассмотреть вопрос об увольнении указанного врача с занимаемой должности по соответствующей статье Трудового Законодательства Российской Федерации.

Вероятно, эта фраза длительно репетировалась, вполне возможно – и перед зеркалом, и должна была прозвучать под занавес, грозно, веско и уничтожающе, но так внезапно отказавшая мускулатура начмедовской гортани свела весь пафос на нет. Степан, не сдерживаясь более, громко фыркнул. Quod erat demonstrandum[72]. Что удивительно, ответный смешок прозвучал с левой половины стола, от старшего врача.

Александров поднялся. Странно, но больно не было. В голове мельтешили еще какие-то отрывочные мысли – вещи собрать, форму сдать, сказать ребятам – но в груди возникло и росло ощущение полного вакуума, пустоты, равнодушного принятия действительности. Обидно, что вышвырнули вот так вот, как беспородного щенка, слов нет. Вышвырнули в тот момент, когда врачей на «Скорой» не хватает, а количество вызовов только растет с каждым годом, когда даже три педиатрические бригады не справляются с лавиной вызовов, ежесуточно обрушивающейся на подстанцию. Обидно, что выгоняют после стольких лет работы не за плохо оказанную помощь, не за искалеченное здоровье и не за неспасенную чью-то жизнь, а за то, что не захотел прогнуться, стелиться, молчать и терпеть, лечь в ту колею, по которой безмолвно бредут все остальные, затравленные выговорами, бесконечными обязанностями и бесконечно малыми правами, униженные смехотворной зарплатой и запуганные громадной нечеловеческой ответственностью, подстегиваемые, как кнутом, затертой до метровых дыр ветхой и сумбурной клятвой античного врача. Обидно, но ничего с этим сделать нельзя. Ничем не переломить этих подлых людишек, ополчившихся на него, ничем – они слишком засиделись в кабинетах, слишком обросли плесенью подхалимства, лизоблюдства, угодничества и трусливой корпоративной спайки. Ничем – да и не стоит, наверное. Рано или поздно жизнь переломит их сама, с хрустом и начисто. Не стоит мешать жизни делать ее работу.

– Собственно, иного я и не ожидал, – сказал он. – Заявление напишу завтра, ничего? Правда, спать хочется.

С этими словами врач подцепил одним пальцем пакет – тот оказался довольно тяжелым – и повернулся к выходу.

– Прошу меня простить, Андрей Витальевич и коллеги, я вынужден также покинуть заседание, – раздался за его спиной голос Беридзе.

– По причине? – холодно осведомился начмед.

– По причине несогласия с решением комиссии. Да,