– Иными словами, – с видимым удовольствием подвел итог Витюк, – вы подтверждаете, что поставили «от фонаря» диагноз, оснований для которого не видели непосредственно? Браво, что могу сказать. Вы бы еще ВИЧ нарисовали бы в карте, ну, на всякий случай, знаете – а вдруг? Ведь здоровый вид ребенка еще не говорит о том, что он не является вирусоносителем.

Старший фельдшер с заведующим, словно ждали сигнала – загоготали.

– Вы хоть имеете представление о том, насколько вы осложнили работу коллегами стационара, дописав этот вот, из пальца высосанный диагноз? Насколько усугубили страдания ребенка, которого благодаря вашей гипердиагностике необходимо мотать между инфекционным и хирургическим стационаром, дабы дифференцировать и исключать ваши вольные предположения?

– А представляете, насколько бы я усугубил бы его страдания, если бы он с подтвержденным диагнозом кишечной инфекции внезапно выдал бы клинику осложненной ЧМТ?

– Перестраховщики у вас тут расплодились, Валерий Васильевич, – повернулся Витюк к все еще хихикающему Лисовскому. – Вы бы им объяснили на досуге, что при работе в экстренной медицине неплохо воспитывать в себе такие качества, как уверенность в себе и своих знаниях. А заодно и освежать знания чтением методической литературы, чтобы они не путали симптомы, не морочили голову нам и не писали ахинеи в картах вызова.

Степан промолчал, рассматривая носки ботинок, по примеру Нукзара.

– Ладно, оставим в покое диагноз. В описанном вами локальном статусе, если верить написанному, зафиксирован частый кашицеобразный стул… угу, угу… до 5 раз за последние 8 часов. Кожные покровы… так… язык… так… Ну, судя по объективным данным, налицо дегидратация первой степени. Допустим. Стандартами предписывается восстановление водно-электролитного баланса путем перорального приема препарата «Регидрон» в объеме до одного литра, если рассчитать необходимое количество жидкости на данный возраст – это все надлежит сделать перед госпитализацией. Почему у вас в графе «Оказанная помощь» отсутствует упоминание об этом?

– Потому что родители начали поить ребенка еще с обеда, и именно «Регидроном»…

– Александров, – голос начмеда звякнул боевым железом. – Меня не интересует обывательская помощь. Меня интересует врачебная помощь, которую должны были оказать больному вы, и интересует соответствующее этой помощи заполнение карты вызова!

Лис просто лучился счастьем, и весь его облик так прямо и кричал: «Сегодня непременно напьюсь!»; в такт ему, отраженным светом, сияла и старший фельдшер. Степану вдруг очень захотелось сплюнуть, прямо на пол, чтобы хоть Костенко парализовало от такого несоблюдения санэпидрежима.

– То есть, если следовать вашей логике, Андрей Витальевич, – устало сказал он, – то мне нужно было, невзирая на уже плещущийся в желудке ребенка литр, продолжать заливать в него жидкость, как в бурдюк? А то, что он тут же вырвет, и все труды по регидратации пойдут насмарку – это ничего, нормально?

– Качество медицинской помощи при оказании ее больному Савченко признано комиссией неудовлетворительным. Анна Петровна, зафиксируйте это в протоколе заседания. Номер карты, дату, ФИО больного, основные факты нарушений, – раздраженно подсказал начмед явно растерявшейся Костенко.

«Ничего, подрастешь, нахватаешься», – зло подумал врач. «Какие твои годы, еще не один КЭК будет впереди, и не одного еще сгноите хором, мразь…»

Время тянулось долго. Начмед деловито поднимал одну карту за другой, увлеченно придирался к каждой строчке, выискивая то тут, то там огрехи, за которые моментально цеплялся; Лисовский, по мере сил своих, когда дело касалось организационных и дисциплинарных вопросов, подавал голос, добавляя во все растущий протокол жуткие факты о небрежно написанном рецепте на наркотики, посторонним разговорам по рации (слышал, видно, ночную беседу с Костенко), задержках обслуживания вызовов (скромно молчал, конечно, о небольшой собственной реформе в диспетчерской), грубом отношении к начальству и открытом выражении недовольства руководством (Беридзе снова поморщился, слушая во второй раз, но уже более детально, подробности их беседы в кабинете старшего врача) и о прочих страшных вещах, ужасающе порочащих Степана, и очерняющих его белый халат до цвета мелены[71]. Витюк кивал, хмыкал, довольно кивал и то и дело давал распоряжения взопревшей уже старшей занести очередной такой факт в протокол. Словом, дело было на мази. Александров даже не пытался отругиваться, молча слушая бесконечную обвинительную речь, разбавленную полными ложной патетики негодующими вскриками Лисовского и ахами Костенко, внимательно наблюдая за пылинками, танцующими в солнечном луче, весело бившем в окно конференц-комнаты и нагревавшем дерматиновые спинки стульев. Машинально он положил руку на обивку – она была приятно теплой. «Хорошая сегодня погода», – отвлеченно подумал врач. «На рыбалку бы сейчас… или с Надюшей в кино, давно же звала». Идея неплохая – вот уволят, и можно сразу идти. Все равно, спешить-то уже будет некуда. Больных детей вот только жаль – останется зона работы подстанции без детского реаниматолога. А двое коллег его смены точно бы не решились бы на трахеотомию при том же ложном крупе. Мысль лениво перепрыгнула к утреннему вызову – как там, интересно, задыхавшийся Лешка, не дал ли повтора приступа? Хотя, не должен, по идее – полечили адекватно, хоть вразрез со столь любимыми глаголющей сейчас троицей «Стандартами». Там, точно Ира напомнила, пульмикорт указан… тоже, идиотизм очередной. Препарат этот показан при бронхиальной астме, про круп в аннотации ни слова, более того, в импортной литературе вообще косо поглядывают на ингаляционные гормоны. А, плевать. Кстати, и за это, вероятно, тоже сегодня нагоняй получить придется, да ладно уж, утопающему дождик не помеха, нагоняем больше, нагоняем меньше…

В дверь конференц-комнаты внезапно раздался громкий стук, прерывая гулкий голос начмеда, увлеченно разносящего очередную карту. Лисовский вздрогнул всем телом, испуганно вскинулся. Степан криво улыбнулся – действительно, кто посмел? Прерывать и.о. самого большого начальника всея «Скорой» – табу! Может, дверью ошиблись? Но стук повторился, уверенный, сильный, словно стучал не сотрудник, осведомленный, что за дверью замерло перед прыжком начальство, готовое растерзать наглеца. Лис стрельнул глазами на начмеда – тот едва заметно кивнул.

– Войдите, – прерывающимся от трусливой ярости голосом произнес заведующий.

Злосчастная дверь распахнулась, впуская в комнату… отца мальчика Леши. Степан даже протер глаза, не веря. А еще не верят, что мысль материальна!

– О, ну точно тут, – радостно произнес тот, шелестя большим пакетом, который нес в руках. – Водителя вашего встретил, сказал, что здесь найду.

– Мужчина, потрудитесь объяснить, кто вы и что вам нужно? – раздался голос Лисовского.

– Да я к врачу пришел, – спокойно ответил отец. – Он мне сына ночью спас. Тогда я на нервах был, ни «спасибо», ни «извините» – по-свински все как-то вышло. Вот теперь приехал, надо же человека отблагодарить.

Лицо Витюка было словно высечено из мрамора – ни единого мимического движения, да и цвет подходящий. Зато по ненавистной физиономии