целью сегодняшнего похищения. Профессор Сегал также сказал, что папа стал новым начальником тюрьмы «Сикрофт», значит, что я также была полезной заложницей.

Обходя фургон, я нахожу Вира, стоящего рядом с черной машиной, все еще трясущегося.

— Феникс?

Он бросается ко мне, обхватывает длинными руками мои плечи и прижимает к своей худой груди.

Я слабо похлопываю его по спине.

— С тобой все в порядке?

Он отстраняется, его глаза дикие.

— Почему ты была так спокойна?

Съёжившись от его прикосновения, я вытесняю из себя все воспоминания о том, как мне приходилось сохранять спокойствие во время самых ужасных папиных тирад. Я не могла говорить, не могла плакать, не могла отвечать, если только не хотела, чтобы слова переросли в ссору.

Моя рука поднимается, чтобы потереть затылок, и я оглядываюсь через плечо.

— Инстинкт выживания, наверное.

Все, что я вижу вокруг себя, это передняя часть белого фургона. Я не обращаю внимания на торчащую из-под него ногу, чтобы сосредоточиться на двух мужчинах, стоящих по обеим сторонам машин, и оба направляют свои пистолеты на профессора Сегала.

Он действительно все это подстроил, как сказал Один? Ничто в его действиях не говорило о том, что он это сделал. Если он организовал наше похищение, то почему сейчас? Ведь он мог забрать меня в любой из моих визитов к нему домой.

Он мог похитить меня, когда обманом пробрался в мою квартиру и заставил встать на колени.

— Невероятно, — голос Вира вырывает меня из мыслей.

Я поворачиваюсь к нему и хмурюсь.

— Хм?

— Я заподозрил что-то, как только он вошел в лекционный зал.

— Потому что он швырнул стул тебе в голову, когда ты играл на гитаре?

Вир замолкает.

Одна из дверей машины открывается позади нас, и мужчина прочищает горло.

— Мистер Бестлэссон? — я поворачиваюсь, встречаясь взглядом с водителем, который говорит: — Босс хочет, чтобы вы сели в машину.

Вир не обращает внимания на водителя, но адреналин, ранее поддерживавший меня, теперь падает, и я шатаюсь. То, что от меня осталось, наполнено такой тревогой, что мне хочется согнуться пополам и проблеваться.

Что с профессором Сегалом? Я хочу сказать что-то в его защиту, но это бессмысленно.

Мои колени подгибаются. Если я не сяду, то упаду.

Я дергаю Вира за руку.

— Ну давай же.

Водитель открывает заднюю дверь автомобиля. Я залезаю внутрь и сажусь на черное кожаное сиденье, мое зрение темнеет.

— Эй, Феникс, — Вир кладет руку мне на плечо. — С тобой все в порядке?

Его прикосновение слишком тяжелое, слишком горячее, слишком раздражающее. Пульс в голове учащается, каждый удар бьет по нервам, словно молоток. Я отмахиваюсь от него и качаю головой.

— Просто… просто дай мне минутку, ладно?

Он опускает окно, и я хватаю его за руку.

— Пожалуйста, не надо, — шепчу я. — Я больше не вынесу выстрелов.

Он закрывает его.

— Если его убьют, то он сам виноват.

— Что?

— Ты слышала моего дядю? — Вир прислоняется к спинке сиденья и раздвигает конечности. — Профессор все это время был похитителем. Он просто хочет спасти своего брата из тюрьмы, и ему все равно, кто еще пострадает.

— Почему ты уверен, что это правда?

— Я остался, чтобы послушать остальную часть их разговора, — отвечает он.

Этого не может быть. Я склоняю голову и смотрю на свои колени.

— Выглядело так, будто профессор Сегал спасал нас.

Даже когда я произношу слова, они звучат странно.

— Откуда ему знать, где именно перехватить фургон? — спрашивает Вир.

— Если бы он был поблизости и преследовал нас…

— Он должен быть на воскресном обеде с моим дядей, — Вир качает головой. — Почему ты пытаешься оправдать его, если он всегда был ублюдком? Он опозорил тебя перед всем классом.

Я скриплю зубами.

— Есть разница между простым комментарием и организацией нападения и похищения.

— Почему ты вообще его защищаешь?

— Я не защищаю, — отрезаю я. — Но в этой ситуации есть нечто большее, чем то, что говорит твой дядя.

— Тогда продолжай, — он скрещивает руки на груди.

Стук в голове усиливается, кажется, что череп вот-вот взорвется.

— Мне нужно пространство и тишина.

Он делает долгий выдох.

— Прости, Феникс, — он тянется через заднее сиденье и берет меня за руку. — Тебе тоже было тяжело.

— Ага, — убираю руку и запускаю пальцы в волосы.

Возможно, Вир смотрит на эту ситуацию сквозь призму своего негодования, но я не могу поверить, что профессор Сегал мог сделать что-то из того, о чем они говорят.

Горло пересохло, и я кладу руку на основание шеи. Почему он не отрицал этого, когда Один обвинил его в том, что он сын Криуса Ванира? Он только сказал, что человек в тюрьме не его брат.

Я прикусываю нижнюю губу. Профессор Сегал ведь не мог быть связан с этим монстром?

Воспоминания просачиваются сквозь сознание. Воспоминания о напряженных словах, которыми он поделился о своих родителях. Его отец был злейшим ублюдком, а мать — жертвой? Похоже, кто-то преуменьшает злобность Криуса Ванира.

Дверь открывается, и сердце подпрыгивает к горлу. Один залезает и садится на сиденье напротив.

Я не знаю, как описать его присутствие — удушающее, всепоглощающее или магнетическое, но оно засасывает весь воздух в машине, отчего я дышу с трудом.

Он пристально смотрит мне в глаза, и я задаюсь вопросом, не вхожу ли я в список подозреваемых в организации похищения Вира.

— Что вы сделали с профессором Сегалом? — выпаливаю я.

Его взгляд становится жестче, и мои внутренности превращаются в камень.

У Одина самое неприятное лицо в мире. Оно достаточно красиво для мужчины его возраста, но от него постоянно исходит неприятная энергетика. Глубоко посаженные глаза, длинный, тонкий, морщинистый нос, жестокие, опущенные вниз губы и острые скулы.

Если бы это была видеоигра, он был бы главным боссом.

Что в значительной степени подытоживает его положение в британском преступном мире.

— Хедвига Гофаннон, — говорит он с легким акцентом. — У вас с моим племянником был добрачный секс.

Я поворачиваюсь к Виру, открываю рот, но он энергично качает головой.

— Значит, слухи верны, — говорит он.

— Это не так, — выпаливаю я. — Кто вам сказал…

— Тихо.

Моя челюсть щелкает.

— Вир, после выпуска ты женишься на мисс Гофаннон.

— Что?

На этот раз, когда Один смотрит на меня, желудок непроизвольно скручивается.

Нет преступника более могущественного, чем человек, сидящий здесь с нами, но папа всю жизнь меня к этому подталкивал. Я сыта по горло его женоненавистническими разглагольствованиями и не собираюсь взваливать на свои плечи еще более жуткого тирана.

— Если у тебя есть какие-то возражения против брака, ты должна была подумать о них,