— Скажите, Константин Иванович, — спрашивает Зосимов, — чего это вы старый буденовский шлем носите?

Ефрейтор спотыкается, как конь на бегу.

— Чего, чего, — передразнивает не без язвительности и показывает заштопанную дыру на самом шишаке, — видишь? Это в бою под Уфой в восемнадцатом прострелили. Ну, есть такая примета: пуля второй раз на старое место не идет. В приметы я верю…

Без передышки дядя Костя сворачивает на привычную колею:

— Вы, молодые, нынешние, чем берете? Глаз у вас вострый. А потом — наука. Теперь каждая пигалица в образованные выходит… Мне бы мои молодые годы, сел бы за книжки, тетрадки, увидели бы тогда, каков он, ефрейтор Калинин.

Дядя Костя надсадно кашляет. Виталий тянет его к амбразуре.

— Взгляните-ка — фашисты! Эх, жаль, снарядов мало.

Калинин тоже смотрит на фашистов. Потом с сожалением отворачивается. Смотреть противно. Снарядная норма на сегодня полностью израсходована. Вопрос о норме волнует его до скрежета зубовного. Он прикидывается равнодушным, начинает говорить о том, что было бы при полном боекомплекте.

Виталий слушает не очень внимательно. Сколько уж об этом говорено.

Когда сменились и вышли из дота, Константин Иванович все еще ворчал по поводу снарядной нормы. Потом вдруг сказал, как о чем-то простом и ясном:

— Придется поразведать баржу, что в Неве бултыхается. Должны там найтись каленые для нашей «Дуни».

На реке, ближе к правому берегу, виднелась корма затонувшей баржи. О ней и говорил ефрейтор.

Известно было, что она затонула в прошлом году, получив пробоину в днище. Знали также, что баржа везла снаряды.

Подъем ее на виду у врага был невозможен. К тому же снаряды после многих месяцев пребывания в воде могли попортиться.

Что же задумал дядя Костя?

__________

Артиллеристы, хорошо знавшие Константина Ивановича, решили, что он расхворался. Так необычно было его поведение в последующие дни. Он никого не «ершил» и не «взбадривал». Казался всецело поглощенным какой-то думой. Каждый свободный час он проводил у причала и неотрывно смотрел на затонувшую баржу.

Те, кто видели, как ефрейтор шел на командный пункт, позже рассказывали, что он вслух рассуждал с собой и даже размахивал руками.

Подробности его разговора с комендантом узнали немногие. А разговор был примечательный.

Мысль, изложенная ефрейтором, поразила коменданта. Он объяснил Константину Ивановичу всю опасность его предложения, если принять его всерьез.

— Помимо всего прочего, — сказал комендант, — нам не известны все обстоятельства затопления баржи. Наверное, не обошлось без сильного удара. Возможно, что в части снарядов взрыватели стали на боевой взвод…

— Я же старый артиллерист. — Внутренне ефрейтор подосадовал, что ему объясняют такие простые вещи.

— Риск велик.

— Опять-таки на войне без риска нельзя.

— А если для этого дела найти кого помоложе?

Более тяжелой обиды дяде Косте нанести было невозможно. Снова молокососы становятся ему поперек дороги! Он гневно засопел.

— Не знаю уж, кто из молодых нырнет дальше меня. Я Иртыш под водой проходил до половины. Пусть попробуют…

Долго, в раздумье, молчал комендант. Наконец сказал:

— Больше одного человека в помощь вам дать не могу.

Слова эти означали не что иное, как разрешение.

Артиллеристы по самой профессии своей народ смелый, узнав о задумке ефрейтора, удивились.

Когда комендант спросил огневиков, кто пойдет с Константином Ивановичем, Зосимов решительно шагнул вперед и встал рядом с Калининым. В глазах Виталия светилась молодая, озороватая удаль.

— Товарищ комендант, — сказал он весело, — я пойду. Только прикажите товарищу ефрейтору, чтобы он не ворчал, а то мне и на дежурстве во как надоело…

Следующей ночью вдвоем они подвели шлюпку к затонувшей барже со стороны, скрытой от немцев. Шлюпка неразличимо слилась с обводами торчащей кормы.

Ефрейтор потрогал воду и начал раздеваться. Он перебрался на корму баржи и велел Виталию отгрести как можно дальше, под береговую тень.

— Дядя Костя, — начал было Зосимов.

— Разговоры! — остановил его ефрейтор.

Виталий видел, как Константин Иванович исчез под водой. В этом месте разошлись круги.

Нырнувший не появлялся так долго, что Виталий начал тревожиться. Но вот показалась над поверхностью голова.

Виталий хотел подплыть. Но ефрейтор махнул ему рукой — дескать, оставайся на месте.

Не меньше восьми раз Калинин спускался под воду, и все без результата. Тускнела надежда на успех затеянного.

Ефрейтор, тяжко дыша, вылез на корму. Он долго отдыхал, вздрагивал под ночным холодком. Видно, старое сердце давало себя знать.

Когда он нырнул в девятый раз, Виталий не заметил. Посмотрел, а на корме никого нет.

Ожидание показалось юноше страшным. Он не выдержал и двинулся к черной громаде, высящейся над водой.

Внезапно под веслом забулькало, лодка накренилась. Константин Иванович схватился за борт и велел:

— Помоги, быстрей!

Общими усилиями они вытащили из воды снаряд.

Ефрейтор растер свое смуглое тело и начал одеваться.

— Больше не смогу, — сказал он, — ныряй ты. Да смотри не запутайся в веревках; ящики на палубе веревками перехвачены.

Зосимов был хорошим пловцом. Он уверенно нырнул. Но даже близко не подобрался к снарядам. Еще нырнул — и успел только нащупать канаты. Ему было совестно. Думалось: «Вот уж дядя Костя поиздевается вволю».

Но ефрейтор после очередного неудачного нырка примирительно сказал:

— На сегодня хватит. Отдохнем.

Они вернулись в крепость.

Четыре ночи подряд артиллеристы выходили к барже. Теперь они работали более спокойно. Виталий спускался в воду с открытыми глазами. Он улавливал громоздкую, наплывающую на него тень корпуса.

Ножами они перерезали канаты. Стало легче добывать снаряды.

Ящик в воде казался податливым, легким. Но на поверхности сразу обретал свою тяжесть. На борт его втаскивали с трудом.

Лодка возвращалась к причалу острова на рассвете. Она бывала так нагружена, что края едва виднелись над гладью реки.

В крепости снаряды осматривали, протирали, смазывали, снова протирали. Примерно половина из них годилась в дело.

__________

Честь первого выстрела досталась Константину Ивановичу. Это была не только честь. Первый выстрел не вполне известным снарядом всегда опасен.

Ефрейтор сам настоял, чтобы проба была поручена ему. Весь расчет был удален из гнезда. Дядя Костя стрелял один.

Снаряд исправно пошел на цель.

И начала «Дуня» снова и снова кромсать вражеский рубеж.

Орудие стреляло полными днями, глубоко вороша немецкие позиции. Артиллеристы повеселели, крепко пропахли порохом, почернели от дыма.

Дивизионный «бог огня» кричал в телефонную трубку, грозил немедля призвать к ответу огневиков Орешка:

— Почему такая стрельба? Вы расходуете неприкосновенный боезапас!

Комендант крепости терпеливо объяснял, что он понимает смысл приказов и не собирается их нарушать.

— Проверим! — пообещал начальник артиллерии.

На остров прибыл офицер из штаба дивизии, специально чтобы пересчитать снаряды.

Он поднялся прямиком в «Дунино