Шрифт:
Закладка:
Народ принудил св. Григория принять кафедру Константинопольского епископа; по этому случаю в полном собрании двора говорил он речь (см. Слово 36). В ней он защищается от того, будто бы он домогался чести епископской, говорит, что общество верующих, которому он служил доселе, лучшая его защита, если только оно останется верным его учению, и затем преподает наставления сановникам, знати, образованным и богачам. Особенно красноречивы начало речи и заключение. Вначале объясняет он причины, по которым пользуется любовью общества, и, между прочим, замечает, что ничего не делает бьющего на эффект, театрального, не терпит насилия, пышности и лести. В конце оратор со всей полнотой сердечности преподает такие драгоценные наставления: «Вы, сановники, чтите ваш пурпур; подумайте, как много вам доверено, вам подчинен весь мир, который держится за вашу диадему, за ваш суконный плащ. Что вверху, на небе, то есть Божие; что здесь, внизу, то ваше – будьте же для своих подданных божественными существами, если могу я употребить это смелое выражение. Сердце царево в руце Божией (Притч. 21:1), так веруем мы.
На Боге зиждется ваше могущество, а не на золоте и легионах. И вы, окружающие князей, не гордитесь своей властью. Вы, хвастающиеся своим благородством, облагораживайте свои нравы, или я скажу нечто такое, что хотя неприятно, но все же благородно. Вы были бы воистину благородны, если бы не принимали в свое общество и не возвышали до почестей людей, того не достойных. И вы, мудрецы и философы, и вы, ораторы, гоняющиеся за одобрением народа, поистине я не знаю, каким образом можно назвать вас мудрыми, если вы незнакомы с основами и началами всякой мудрости. И вы, богатые, помните, что опираетесь на зыбкое нечто; освободи твой корабль хотя немного от тяжести, чтобы легче было плыть ему. И вы, живущие в довольстве, уделите от своих избытков и бедным что-нибудь, вы ведь оба страдаете: одни – отягощая тем свои желудки, другие – от голода; ты – от пьянства, он – от жажды. Не презри Лазаря, чтобы не случилось с тобою некогда того же, что сталось с богачом (Лк. 16:20–31). И вы, жители великого города, первого после первого [Рима], первенствуйте не в дурном, а в добродетели. Как гнусно над городами властвовать и в то же время быть рабом вожделений. Первый из городов, который для других должен был бы быть образцом во всем добром, гоняется только за удовольствиями. О, если бы вы отрешились от этих пристрастий и представили из себя град Божий!»[889] Так говорил и так действовал св. Григорий.
Переходим теперь к прощальной речи святого отца, относящейся к отличнейшим произведениям его ума и сердца. Действовав в Константинополе три года, св. Григорий захотел сложить с себя бремя правления обширной паствой и в церкви св. Софии надумал проститься с обществом. Желание святого отца возвратиться в уединение было совершенно искренне, и не только бесконечные споры, ссоры, пустая ревность, подозрения, даже оскорбления и угрозы смертью, но и ослабевшее здоровье побуждали св. Григория просить об увольнении от епископской кафедры, занятой им только за несколько недель перед тем, – но все же отдается он глубокой печали при прощании с обществом, которое при столь многих неприятностях было для него и столь дорого. Он чувствует, что значит оставить столь обширный круг деятельности, такой город, общину, им же основанную и умноженную; воспоминание обо всем пережитом здесь вливает в оратора новую силу и сообщает его речи новый огонь. Сначала перед собранием епископов изображает он общество, каким оно было, когда он пришел, малое, без пастыря, рассеянное, преследуемое, бесправное, и указывает потом на теперешнее состояние его: «Оглянись вокруг и посмотри на венок, тебя обвивающий; взгляни на это славное собрание опытных пресвитеров, на этот сонм дьяконов, на жаждущий учения народ, на мужей и жен; этот венок помогал вить отчасти и я. Не великое ли нечто представляет собою – укрепить через распространение в нем здравых учений город, который служит глазом мира, состоит владычицей суши и моря, посредствует между Востоком и Западом, к которому все стремится со всех сторон и из которого все исходит, укрепить его в такое притом время, когда он раздираем был разнообразнейшими мнениями. И если это умирение относится к обязанностям епископа, то способствовал ему несколько и я»[890]. Святой отец защищает бескорыстие своих расположений и желает увольнения от должности как награды за свои труды: «Позвольте мне успокоиться от моих трудов; почтите эту седую голову, выберите другого, который наследовал бы мне – разумного речью, дельного, вам угодного. Вы видите ведь: мое тело изнурено старостью и болезнями, что пользы вам от слабого старца, который каждый день чуть не умирает не только телесно, но и от забот?»[891] Затем св. Григорий горько жалуется на сварливость епископов, оправдывается, что не пышно содержал себя, и, наконец, кончает речь такими трогательными словами, обращаясь к различным местам и лицам: «Итак, прости, моя Анастасия, получившая от благочестия наименование, потому что ты воскресила нам учение, до того времени презираемое. Ты новый Силом (Нав. 18), где мы вернее всего снова поставили ковчег Завета, после того как в течение сорока лет он скитался по распутиям пустыни. Прости и ты, новое наследие, великий и славный храм Софийский, и остальные все домы Божий, по красоте на этот походящие. Прости, мое епископское положение, составляющее предмет зависти и полное опасностей, и вы, сонм пресвитеров, досточтимых за смирение и возраст. Прости, гармония псаломских песней, вы, честные девы, вы, очи бедных, обращавшиеся к Богу и ко мне. Простите, вы, ревностные слушатели моих речей, толпившиеся массами, среди которых я видал сверкание тайного грифеля, записывавшего мои слова. Простите, вы, царедворцы, верные вашему владыке, но неверные Богу [большей частью – ариане
