По прибытии в Орск нас пересадили в «Чёрные Мару-си» и отвезли в местную тюрьму. Орская тюрьма стала своеобразной точкой отсчёта, где закончилось моё везение. Во-первых, тюрьма оказалась пересыльной, а в таких тюрьмах почти всегда беспредел, потому что мазу держат местные. Никто не предупредил, что вновь прибывшие могут сдать основные вещи в камеру хранения, и мой мешок оказался при мне. Не успел войти в камеру, опираясь на свой костыль, как ко мне тут же подошёл здоровенный бугай с узкими бегающими глазками.

— Откуда, земляк? — спросил он.

— Из Москвы!

— Из Москвы? Делиться нужно!

— С какой стати? — недовольно нахмурился я.

— На «крытую» пацан идёт, — пояснил тот, кивнув в сторону пожилого мужика, расписанного наколками: казалось, на теле нет живого места, исключая, конечно, лицо, чтобы не было какого-нибудь рисунка или надписи.

По неписаным законам действительно, если есть возможность, каждый должен чём-то поучаствовать в снабжении того, кто отправляется на «крытку», то есть осуждён отбывать срок в тюрьме. Зная об этом, я спокойно ответил:

— Помочь «крытнику» — дело святое! — Однако на всякий случай спросил: — Надеюсь, после тебя никто ко мне нырять «за помощью» не будет?

— Да ты что, земляк, гадом буду, пусть кто попробует! — Тон его был столь недвусмысленным, что я решил поверить: мне и в голову не пришло, что он был своеобразной лакмусовой бумажкой, которой меня проверяли местные беспредельщики.

Опустился на скамейку — место для меня сразу освободили, спустил с плеч свой мешок, развязал его и стал доставать то, чем, по моему разумению, мог поделиться с «крытником». Не мудрствуя лукаво, решил ополовинить то, что имелось по паре: две пары носков, семь пачек сигарет «Столичных», три куска мыла «Красная Москва», тюбик пасты, половина батона копчёной колбасы, пару луковиц и что-то ещё, о чём уже и не помню. Короче говоря, мой вещмешок действительно уменьшился едва ли не наполовину.

— А ты не жадный, земляк! Держи пять! — Здоровяк крепко пожал мне руку и отправился в сторону «расписного».

Не успел он отойти, как ко мне подошли двое упитанных парней лет по тридцати.

— Говорят, ты не жадный, земляк, не хочешь ли ты и с нами поделиться? — сиплым голосом поинтересовался один из них.

В его тоне было столько ехидства, что я сразу понял — меня просто хотят «раздербанить».

— Я уже достаточно поделился с «крытником», остальное мне самому нужно, — недобро взглянув на подошедших, ответил я.

— Ты посмотри, Леший, парень-то борзый, или мне показалось? — продолжил тот с кривой усмешкой, обнажившей гнилые зубы.

— Да он не со зла, Сопатый, он добрый и сам всё отдаст! — Ехидно хихикнув, Леший, словно меня здесь и не было, нагло полез в мой вещмешок.

— Не трогай! — процедил я сквозь зубы.

— А то что? — Не обращая на меня внимания, Леший продолжал развязывать мой мешок.

Понимая, что дипломатические переговоры закончены, а силы явно не в мою пользу, я на секунду задумался, анализируя происходящее. Конечно, жалко было терять то, что мама с таким трудом покупала, урезая себя во всём, возможно, даже в еде, но с этим вполне можно было бы смириться — здоровье дороже, если бы не одно «но»…

Дело в том, что, спусти я этим беспредельщикам их наглость, вполне возможно, обо мне распустился бы слух, что я киксанул, испугался, и это могло здорово попортить мою дальнейшую жизнь «за колючкой». Подобного никак нельзя было допустить: моё будущее на зоне было слишком продолжительным!

В доли секунды пронеслись эти мысли, и я решился:

— А вот что! — зарычал я и со всей силы опустил костыль на его руки.

— A-а! Сопатый, он мне руку сломал! — Леший заверещал, как свинья, прижав к груди повисшую плетью руку.

— Ах ты, москвач проклятый! — взвизгнул Сопатый и неожиданно ударил меня по голове эмалированной кружкой, невесть откуда оказавшейся в его руке.

Удар был сильным и коварным — прямо в переносицу. В глазах ярко вспыхнули тысячи ярких звездочек, да ещё заныл и затылок. Оказывается, после удара кружкой я дёрнулся головой и ударился затылком о бетонную стену. И почти тут же на меня посыпались удары кулаками с разных сторон. Понимая, что нужно удержаться на скамейке, а не то просто забьют ногами, я стал размахивать своим грозным оружием. То там, то здесь раздавался вскрик, оповещавший, что и мои удары иногда достигали цели.

Показалось, что противостояние длилось долго, но наконец я потерял сознание и очнулся, когда кто-то шлепал меня по щекам. Всё ещё находясь в драчливом состоянии, я едва не продолжил защищаться, но вовремя открыл глаза — надо мною склонился узкоглазый вертухай.

— Чито случилося? — с очень сильным казахским акцентом спросил он.

— Ничего, со скамейки упал! — ответил я и инстинктивно взглянул на свой вещмешок, вокруг которого лежали истерзанные куски мыла, истоптанный рабочий костюм, телогрейка, а в мешке чуть позднее удалось обнаружить толстую тетрадь, в которой, если вы не забыли, мною были затарены (то есть спрятаны) деньги, остальное разобрали по мешкам мои противники.

— Однако смотри, читобы голова в другой раз совсем не потерялась, коды снова со скамьи падать будешь! — недобро усмехнулся казах-вертухай и вышел из камеры.

— Что, нашли с кем справиться? — громко спросил я. — С инвалидом! А ты, говнюк, что говорил? — спросил я того бугая, который подходил ко мне первым. — Да кто же ты после этого? — И тут увидел, как он прячет в свой мешок мои кожаные сапоги. — Фуфлыжник ты, вот кто!

— Чё ты сказал, кусок дерьма? — окрысился тот и двинулся на меня.

— Ага, давай подходи быстрее, я тебе зубы посчитаю! — процедил я, крепко обхватив костыль «рабочей» рукой.

Думаю, что и на этот раз получил бы я по полной программе, слишком уж здоров был этот подонок, если бы неожиданно, но спасительно для меня не распахнулась дверь камеры и внутрь не вошли двое: капитан со списком в руках и казах-вертухай.

— Внимание, зэки! Чью фамилию назову, тот выходит из камеры с вещами! — громко объявил капитан.

К счастью, я оказался в списке, но когда ковылял на своём костыле к выходу, то не удержался и бросил на всю камеру, не скрывая угрозы:

— Смотрите, земля круглая: ещё встретимся, и тогда не взыщите… Бля буду, не взыщите!..

Нас набралось более трёх десятков человек, да ещё каждый с внушительным вещмешком, а «Чёрная Мару-ся» почему-то оказалась в единственном экземпляре.

Можете себе представить, как нас напихивали в нее, если машина рассчитана на восемнадцать, от силы двадцать человек!

Не вдаваясь в излишние подробности, замечу, что по приезде на