В начале 2011 года я все еще продолжал работать над книгой. Ее написание заняло на порядок больше времени, чем я рассчитывал. Самое сложное в писательском деле — излагать свои мысли кратко, но в то же время ясно и не углубляться в собственные переживания, не забывать, что книга пишется для других.

Наконец-то у меня появился собственный телефон, Nokia n97. Прячу я его в специально оборудованной «нычке» — под фальшивой завесой в оконной раме. Ты, конечно, понимаешь, что захоти я и дальше продавать дампы — все это можно делать и с телефона. Вместо этого я день за днем пишу книгу. И даже вырвал из блокнота лист своих должников. Ведь почему я сел во второй раз? Когда я освобождался с Володарки, я не собирался возвращаться к кардингу. Я начал работать над созданием водки и занялся спамом и рекламой. На момент освобождения мои прежние партнеры и клиенты были должны мне примерно $400 тыс. Вернуть деньги многие возможности не имели и просили обеспечить их «материалом» для работы, чтобы они могли побыстрее рассчитаться. Пришлось поставлять им дампы и понемногу забирать свое. Так я сам не заметил, как снова вернулся к кардингу. Это как с привычкой курить: вот ты «завязал», уже полгода не куришь, а потом делаешь одну-две затяжки — и через неделю ты снова в «системе».

Телефоны в зоне есть только у тех, кто может себе это позволить. Стоят они здесь раз в десять дороже, чем на воле. Поэтому на весь лагерь дай Бог если наберется десять «трубок». Но при желании можно достать хоть iPhone. В одних зонах их больше, в других — меньше, в третьих вообще телефоны в официальных бумагах не показывают, но то, что они есть даже в самом «красном» белорусском лагере, — это факт. Попадают они в зону тремя способами: «вбросами» — когда телефон помещается в жестяную банку из-под кофе, свободное пространство заполняется монтажной пеной, все это плотно обматывается целлофаном «с пупырышками» и скотчем и перебрасывается через забор; «ногами» — приносят мусора, что сейчас встречается крайне редко, поскольку Шульгин, теперешний начальник лагеря, свел коррупцию в лагере на нет; и через вольнонаемных мастеров на «промке». Правда, иметь собственную «трубу» в зоне с каждым днем становится все опаснее. Причина всего в одном человеке — чересчур амбициозном «режимнике», который до прихода в режимную часть работал начальником лагерной хлебопекарни.

Первый раз я увидел его, еще будучи в «карантине»: какой-то молодой самовлюбленный мент завернул нас от столовой и заставил проделать обратный путь строевым шагом — мол, «начальник лагеря наблюдает через видеокамеру, как вы идете».

— Что это еще за клоун? — поинтересовался я у кого-то из парней в строю.

— Федоненков. «Погоняло» — Генерал. Поговаривают, что женат на племяннице Шульгина, вот и выслуживается, падла…

До появления Пекаря (теперь мы называем Федоненкова только так) в лагере мобильники никогда не прятались дальше тумбочки. Теперь же «шмоны» не прекращаются ни днем, ни ночью.

Поначалу я доставал рабочий график Пекаря и звонил только тогда, когда его не было в зоне, но на второй месяц Пекарь стал здесь просто жить, и уже никто из заключенных не знал, когда он работает, а когда отдыхает. Тогда же начались и ночные облавы (раньше после 22:00 никогда не шмонали) и разные фокусы с маскарадом: в темное время суток мусора переодеваются в зэковские робы и телогрейки, вместе с толпой зэков возвращаются с ужина, а дойдя до отряда, тут же сбрасывают «телаги» (чтобы была видна мусорская форма) и бегут в секцию «телефонистов». Одно время по зоне даже гуляли календарики со слоганом «“Пекарь и Ко” — в Новый год без телефона!».

— Тексты мои где? — спросил я Федоненкова через пару дней после того, как он вдруг ни с того ни с сего забрал мои рабочие материалы по книге.

— У начальника лагеря. Если он их, конечно, еще не выбросил… У него забирай.

— Вот еще, стану я серьезных людей от работы отвлекать. Ты две тетрадки забрал — я три напишу. Заберешь и их — ты же на хорошем счету у начальства, тебе все позволено, — я все равно писать не перестану. А из памяти моей ты ничего не сотрешь.

— Тебе не надоело? Только приключений себе ищешь… Ну зачем тебе про лагерь писать? Мне, кстати, не понравилось, как ты обо мне высказался: «Амбициозен, мечтает о кресле замминистра внутренних дел, хотя его потолок — зампорор (заместитель начальника колонии по режимно-оперативной работе)».

— Правда не всегда нравится тем, кто старается ее избежать, — ответил я цитатой из Довлатова.

— А почему ты уверен, что мне не стать замминистра?..

— Ну хорошо, давай я тебе анекдот расскажу.

«Мальчик разговаривает с дедом-генералом:

— Деда, а я, когда вырасту, капитаном буду?

— Да, внучек, будешь.

— А полковником?

— Ну, послужишь немного, окончишь военную академию — сделаем тебя и полковником.

— Дед, а генералом буду?

— Ну, будешь и генералом.

— А маршалом?

— Нет, маршалом ты не будешь. У маршала свой внук есть…»

— Ай, ну тебя, — замахал руками Пекарь. — Может, я вообще в политику пойду…

— Вот! Точно, иди. В России есть Жириновский, а у нас как раз тебя не хватает. Чего ты вообще ко мне прицепился? То книгу не пиши, то телефон тебе принеси… Сижу себе спокойно, никуда не лезу, зоне помогаю — ремонт в отряде за свой счет сделал, музыкантам в клуб микшерский пульт купил, фильмы вам нет-нет да монтирую, церкви помогаю… Хватает ведь тебе «мишеней» в лагере — самый последний заготовщик звонит… Вот их и долби.

— А не надо зоне ничем помогать — вы сюда сидеть приехали. Микшерский пульт он купил…

— Да в Беларуси привыкли ничего не делать и деньги за это получать. Разбаловал вас Лукашенко.

— Ладно, неси свой телефон.

— Какой телефон, Викторович?! (Мусоров в зоне мы чаще всего называем по отчеству.) Нет у меня никакого телефона.

— А мне сдали, что есть… Или ты сомневаешься? — Пекарь откровенно любовался собой.

— В твоих способностях, Викторович, я не сомневаюсь, — подогрел я его тщеславие, — опутал уже всю зону агентурной сетью…

— Не отреагировать я не могу. Иначе пойдут выше, к моему начальству, и скажут, что я тебя «крышую». А я даже своего родного брата прошмонаю, если узнаю, что он в зону «трубу» несет…

Я не стал ему говорить, что раз ты такой честный, то не должен брать у зэков чай, кофе, шоколад и курить наши сигареты. Потому что, вопервых, он бы все равно не понял. А во-вторых, находясь в зоне, ты в любом случае должен будешь находить компромисс с мусорами: сегодня ты ему дал пачку сигарет и шоколадку, а завтра забрал из «режимки» что-то «неположенное». Прав Пекарь был в одном: зэки на строгом режиме «сдают» налево и направо. Нет у наших заключенных никакого единства. Азербайджанцы, грузины, армяне и прочие национальные меньшинства, находясь в сложных обстоятельствах, стараются во всем помогать землякам — тем и сильны. Зато у белорусов в зоне почему-то сильнее всего проявляется зависть: то, что у меня коровы нет, — это, конечно, плохо, но гораздо хуже, что у соседа есть. Вот и приходится прятать все от лишних глаз.