«8. (…) будет предложена награда художнику, который лучше всех изобразит какую-либо из тех значительных сцен, свидетелем которых стал Мадрид 2 мая. Академия благородных искусств оценит достижения и распределит премии.

9. Картина, которая того заслужит, будет помещена в зале Конгресса (…) и напомнит отцам Отечества о счастливом, хотя и кровавом времени, когда испанский народ перешел от зловещего рабства к благотворной свободе.

10. (…) расходы будут покрыты государственной казной, и регентство короля будет отвечать за исполнение настоящего параграфа».

Известно и задокументировано, что 24 февраля 1814 г., через полтора месяца после вступления регентства Фердинанда в Мадрид, Гойя направил на конкурс полотна, выражающие «его пламенное желание увековечить с помощью кисти самые замечательные и героические действия или сцены нашего славного восстания против тирана Европы». Отправку картин художник сопроводил просьбой о финансовой помощи. Регентство удовлетворило просьбу художника за пять дней до того, как официально был проведен конкурс. Согласно документам, представленным Хосе Лопарой, Гойя выиграл конкурс до проведения такового.

Сознавать это болезненно, ибо картина «Расстрел 3 мая» уже живет сама по себе как свидетельство сопротивления; видеть в этом холсте конъюнктурный расчет неприятно – вне зависимости от расчета властей, дипломатии художника, государственного заказа – в этом холсте прорвалась ярость, свойственная темпераменту Гойи. И, однако, придирчивый взгляд может заметить искусственность композиции «Восстания 2 мая», выстроенной по лекалам «Охот» Рубенса, формально выписанную перспективу Пуэрта-дель-Соль, ведущей к королевскому дворцу, необходимое уточнение, чтобы дать событию конкретную прописку. Событие это, воспетое и в литературе (Бенито Перес Гальдос, Артуро Перес-Реверте), характерно тем, что восстание против французских оккупантов было вызвано отстранением от престола короля Фердинанда и отправкой монарха и его сына в Байонну. Возмущение, возникшее по поводу ущемления прав короля, затем (как и во всяком гражданском противостоянии, использующем повод для вселенской ярости) вылилось в ярость нации по отношению к чужеземным оккупантам. Важно, однако, что национально-освободительное движение началось как демонстрация преданности королю. Народные герои шли на смерть с криком «Да здравствует Фердинанд!», и воспеть гнев народный, поддержавший короля, – уместный реверанс к реставрации монарха. Картина Гойи идеологически верна, но одновременно, безусловно, это страстная и бурная картина – хотя одно качество и аннигилирует другое, как это происходит в схожем случае, в картине «Оборона Севастополя» советского живописца Дейнеки. Враги карикатурны и нелепы, матросы (повстанцы) праведно неистовы, и в целом картина производит, как и «Охоты» Рубенса, впечатление маскарадного представления. Картина идеологически верна и соответствовала патриотическому пафосу, была многократно повторена в вольных интерпретациях. Тема восстания 2 мая стала традиционной – патриотические художники (Леонардо Аленса, Мануэль Кастеллано и т. п.) написали военно-патриотические полотна на эту тему, заимствуя цитаты из холста Гойи. В картине «Восстание 2 мая» имеется еще один аспект, продуманный придворным художником. Дело в том, что народный гнев на Пуэрто-дель-Соль обрушился на мамелюков, части, сформированные Наполеоном в Египте, носящие в качестве военной формы шальвары и тюрбаны. Египетские мамелюки напоминали испанцам ненавистных мавров. Испанские повстанцы, убивающие восточных воинов, воскрешают в памяти Реконкисту, изгнание мавров из Испании. Гойя – сознательно выполняя идеологический заказ – написал вторую Реконкисту, и Фердинанд VII предстает новоявленным Сидом, даром что монарх отсутствовал в Мадриде.

Иное дело «Расстрел 3 мая». Вещь эта, в силу своей страшной темы, переросла государственный заказ. Расстрелы сотен горожан, учиненные по приказам Мюрата и Груши, ужасны вне зависимости от реставрации Фердинанда; впрочем, если вдуматься, то покорное сотрудничество Фердинанда с Наполеоном делает испанского монарха ответственным за эти казни в той же мере, что и оккупационные власти. Символическое «пленение» в замке Балансе было следствием договоренностей: Испания вовсе не сражалась с Наполеоном – напротив, благодарно впустила войска, условием был обоюдный раздел Португалии; так что восстание 2 мая, воспетое Пересом Гальдесом, Пересом-Реверте, Гойей и сотнями патриотов-художников, было против той власти, которую пригласил сам Фердинанд. Если реконструировать историю по картинам Гойи – порой кажется, что Гойя хронист эпохи – то непросто не только понять связь событий, но даже определить причину народного гнева. «Зверь-народ», «титан-народ», пользуясь выражением патриотического автора, – субстанция, не поддающаяся анализу, логики не имеющая – и логики ждешь от хронистов; но в данном случае хронист вносит лишь непонимание.

Вместе с монархом в Байонну был отправлен премьер-министр Годой, коего бунтовавшая толпа прежде ненавидела – и тем не менее аберрация истории такова, что, мстя за пленение Фердинанда и Годоя, своих прежних угнетателей, народ пошел на штыки французов. Мануэля Годоя, герцога Алькудии, Принца Мира, к фамилии которого приписали «Бурбон» (брак ввел Годоя в королевскую семью), Франсиско Гойя успел написать в 1801 г. Крупное упитанное тело герцога вальяжно раскинулось в кресле, желтые лосины (Годой будто бы любил именно желтые штаны, его не раз живописали в желтых лосинах) обтягивают плотные ляжки, самодовольное лицо раскраснелось – то ли от вина, то ли от боя: кресло главнокомандующего установлено непосредственно на поле сражения. Картина выполнена во время так называемой апельсиновой войны, вторжения в Португалию. Конный портрет Мануэля Годоя (стандартное слабое произведение) Гойя выполнил так же – сколь вельможа ненавидим народом Испании, из портретов Гойи понять невозможно. То есть пока Гойя пишет портреты полководцев и генералов, он чувства народа не разделяет; но вот теперь – в «Расстреле 3 мая» – ему предложено переживать за народ. Сейчас это переживание уместно. Если считать картины мастера пособием по истории, то невозможно понять, почему во время апельсиновой войны не надо переживать за народ, и когда Годой с Карлом IV приглашают французов в Испанию, за народ переживать тоже не надо, но вот когда Фердинанд и Годой удалены в Байонну, то уже пришла пора переживать. Более того, картина «Расстрел 3 мая» написана тогда, когда художнику уже известно, чем завершился пресловутый «день гнева» и общенародное сопротивление иноземцам. Завершился этот порыв к воле тем, что вернулась монархия и Конституцию отменили. Отменили ту самую Конституцию, в которой говорится о «суверенитете народа». Позвольте, тут смысловая путаница. Значит, народ восстает – в борьбе за свободу, не правда ли?.. народ даже добивается конституции – утверждающей свободу, правильно?.. в результате этой победы народа над захватчиком возвращается монарх и отменяет конституцию – ту, которая была за свободу, так?.. И теперь надо увековечить восстание народа, поскольку оно, как выясняется, было ради монархии и угнетения – все правильно? И, если следовать за прилежно исполненными картинами Франсиско Гойи, возникает именно такая логика. Тем не менее – и, возможно, именно от того, что смысловая сумятица сделала народ и художника жертвой постоянных интриг власти – в «Расстреле» Гойи прорвалось безнадежное отчаяние. Человек, которого расстреливают, совсем не понимает, за что он боролся и ради чего умирает. Разве что за право быть человеком, то есть самостоятельно мыслящим существом. Но этого права ему никто никогда не даст.