назад покойный пан Люциус, место которого я недавно занял, понял, что прикормить ватагу худородных душегубов он может, но ему нужны воевода и каштелян. Воевода должен пользоваться уважением, чтобы душегубы слушались его и в бою, и на постое, трезвые или пьяные. На эту должность он нашел бедного шляхтича, которому пообещал в обмен на душу полную неуязвимость к стали, свинцу и серебру. На воеводу он не потянул, но прозвище Атаман заслужил по праву.

— У Атамана не хватило ума, чтобы заодно стать каштеляном? — спросил Гаэтано.

— Не столько ума, сколько образования. Но и ума тоже. Нужен был верный человек, умеющий вести переговоры, хозяйственные и финансовые дела, которого бы устроило служить чернокнижнику и чертознатцу. Сам Люциус звезд с неба не хватал, поэтому получалось, что ему нужен был клиент, который бы был умнее, чем пан. При этом безусловно верный и не претендующий на место пана.

— Я бы поискал среди родни, — сказал Гаэтано.

— Из хороших семей в чернокнижники не идут, — развел руками черт-пан, — Люциус даже жениться не хотел, чтобы не исповедаться, не причащаться и не венчаться. Мне пришлось сбегать за советом к одной старой колдунье, у которой я много лет назад служил мелким бесом. Она сказала, что надо поднять покойника. Не знаю, чем ей насолил пан Кшиштоф при жизни.

Кшиштоф подошел поближе и внимательно слушал.

— Я был легендарным грешником, — сказал он, — Меня знали и в христианском мире, и в Подземье. Когда меня казнили, то в аду встречали с трубачами и герольдами. Старая ведьма боялась меня и живого, и мертвого. Не смогла, скорее, не успела отомстить при жизни и решила подгадить после смерти. Зная это заклинание, могла бы заставить меня служить себе, но не рискнула. При первой возможности повесила мне на шею худородного неудачника из Богом забытой дыры, который шагу не мог ступить без помощи черта. Того куража, какой был при жизни, у меня уже нет, но мозги варят по-прежнему.

Люциус-черт кивнул. Он тоже был невысокого мнения о том Люциусе, место которого занял через тридцать три года службы.

— Так вот, — продолжил Люциус, — Заклинание подняло покойника из гроба, придало телу вид живого человека, каким он был при жизни, и вернуло в тело душу, побывавшую в Аду. Но пан Кшиштоф с тех пор должен служить тому, кому принадлежит его голова. И для того, чтобы отправить душу обратно в Ад, а тело лишить иллюзии жизни, необходимо уничтожить голову. Не иллюзию головы, которую вы видите у него на плечах. Там может быть любой предмет, даже и репа. Уничтожить настоящую голову, выкопанную из могилы, которая сейчас лежит в этом сундуке. Надо сказать, пан Кшиштоф не раз и не два пытался залезть в сокровищницу Люциуса руками разных хитрецов. Поэтому мы с Люциусом постоянно меняли схемы защиты. Под конец пришли к уникальному сундуку, для которого ни у кого не может быть готовой схемы взлома, потому что сундук единственный в своем роде. С принципами, с придурью и с фантазией. Может и убежать, и скушать взломщика.

— Зачем вы тогда поссорились с единственным человеком, который мог открыть сундук? — спросил Ласка, — Ведь на ровном месте обмануть попытались.

— Не могу сказать, что в этом Люциус как-то выделился. В вашем мире для аристократов характерно презирать людей труда. Но особенно это характерно не для людей меча, знающих своих предков на пятьсот лет назад, а для тех, кто из грязи в князи.

Ласка для себя отметил, что людей, которые ведут себя правильно и держат слово по букве и по духу, уважает даже черт. У которого вообще-то смысл существования — делать так, чтобы люди вели себя неправильно.

— Дайте мне тогда голову пана Кшиштофа, — попросил Гаэтано.

— По кой черт пану кнуру моя голова? — возмутился Кшиштоф, — Пан кнур хочет отыграться за яму?

— А чего бы ты хотел?

— Лечь обратно в могилу и по большим праздникам навещать свой замок.

Наилучшим выбором для Кшиштофа был бы, конечно, русский. Парень добрый христианин, ни сам не возьмет на службу поднятого черным колдовством мертвеца, ни торговать таким не станет. Упокоит и будет считать, что сделал мир лучше.

Фея тоже неплохой вариант. Положит в могилу и будет вызывать по каким-нибудь чрезвычайно важным вопросам, которые у фей возникают исчезающе редко. Они и сами никогда на рожон не лезут, и их никто лишний раз не беспокоит.

— Я граф и нажил немало врагов. Мне нужен неуязвимый компаньон, — ответил Гаэтано.

— Пан и так неуязвимая свинья. Через пана заколдованные мечи проходят.

— Это ненадолго. Да, Рафаэлла?

— Ага, — кивнула Рафаэлла и вздрогнула.

— Забирай, — согласились Фьорелла и Ласка.

Сундук выплюнул к ногам Гаэтано сильно усохшую человеческую голову в плетеном сетчатом мешочке, на вид как восковую.

— Моя очередь выбирать, — сказал Ласка, — Можно мне коня?

— Нет, — ответила фея, — Это не твой конь, а Рафаэллы. Рафи, забирай Элефанта.

— Буду должна? — первым делом спросила Рафаэлла.

— Нет, подарок на свадьбу.

— Я тоже подарить хотел, — недовольно сказал Ласка.

— Осталась ведьма и сапоги-скороходы, — сказал Чорторыльский, — Выбирай.

— Ведьму мне не оставляй, я почти женатый, — попросил Гаэтано.

— Бери сапоги-скороходы, — сказал Ласка.

Гаэтано взял сапоги, но надевать, конечно, не стал.

— Мне, значит, Оксана осталась. Что я с ней делать буду? — спросил Ласка.

— Немцам на свадьбу подаришь, а они ее по своему обыкновению сожгут, — хихикнул пан-черт.

— Я выкуплю, — сказал Томаш Нехитишь, — То есть, герр фон Нидерклаузиц выкупит.

— Уже выкупил, — сказал Фредерик, — За дворянский титул герру Мюллеру.

— Ладно, забирайте, — сказал Ласка.

Ему самому замужняя ведьма была совершенно не нужна, и связывать ее долгом за освобождение он тоже не хотел.

Сундук выплюнул