Я снова смотрю на часы, прекрасно понимая, что к этому времени они оба должны были прятаться в своих комнатах. Я переключаю свое внимание на офис.

Заставляя себя сделать глубокий вдох, я пытаюсь успокоить растущую во мне неуверенность, поскольку оттуда я вижу гораздо больше действий. Я отсчитываю время до обеда, когда ее отец и его партнер Брюс заходят в дом в первый раз.

Я выключаю звук и быстро прокручиваю все это вперед, наблюдая, как они несколько раз заходят в офис и выходят из него, иногда с матерью Бетани, обсуждая Бог знает что. Но даже тогда я не замечаю Бетани.

Последний час или около того все было чертовски тихо, и не было заметно никакого движения, что никак не успокаивает мои нервы. Я видел, как она садилась в школьный автобус сегодня днем, и нет никаких причин, по которым ее не должно там быть.

Переключаясь немного вперед в тот же день, я наблюдаю, как Брюс быстро выбегает из офиса, за ним следуют ее родители, и я переключаю воспроизведение на нормальную скорость, включая звук.

Я напрягаю слух, когда слышу, как они разговаривают в фойе. Я увеличиваю громкость, и мои глаза немного расширяются, когда я слышу голос Бетани.

Что, черт возьми, происходит?

Я слышу рычание ее отца и быстро перематываю запись назад, чтобы воспроизвести ее снова, пытаясь усилить звук, чтобы слышать его четче. Он звучит еще раз, и мое сердце замирает в груди.

Я нужен моей девушке. Черт. Я нужен ей.

Я проигрываю это еще раз, чтобы убедиться, прежде чем звонить.

— Я продаю тебя, и мы делаем это сегодня вечером.

Мне нужно подкрепление, и мне нужно это сейчас.

Двадцать восемь

БЕТАНИ

Меня сейчас стошнит.

Желчь подступает к горлу, когда мама тянет меня по коридору к комнате рока, взяв под руку.

Я знаю, что бы ни находилось по ту сторону этих дверей, это погубит меня. Я не готова. Я никогда не буду готова, но это не имеет значения, во всяком случае, для них. Когда я войду в эти двери, я уже никогда не буду прежней девушкой, и я уже чувствую, что умираю внутри.

Мне приходится заставлять себя продолжать переставлять одну ногу на каблуке перед другой, пока Брюс идет рядом с нами, упираясь пистолетом в спину Хантера.

Черт.

Это… Это выходит за рамки дозволенного, но вид ствола, прижатого к темно-синему блейзеру Хантера, подсказывает мне, что именно мне нужно делать, а именно соглашаться со всем, что они говорят. Затем, я надеюсь, мне удастся убедить покупателя отпустить меня, может быть, вернуть меня обратно или что-то в этом роде, я ни хрена не знаю, но я отказываюсь сдаваться без боя. Мне просто нужно найти подходящее время, чтобы сделать свой ход, когда Хантеру ничего не будет угрожать.

— Расправь плечи, — приказывает моя мама, когда мы останавливаемся у двойных дверей, не потрудившись взглянуть на меня, поправляя прическу. Я встаю прямее, заставляя себя почувствовать уверенность, которой она от меня ожидает, но это труднее, чем я ожидала.

Нервы скручиваются у меня в животе, ладони потеют от страха. Я снова перевожу взгляд на Хантера. Он ничего не говорит, даже не моргает. Как будто прямо сейчас он маскирует свою вину, зная, что я делаю это, чтобы обезопасить его. Я хочу сказать ему, что он не должен ничего чувствовать, что я его не виню, но я не хочу доставлять никому из этих придурков удовольствия.

Боже, ругательства готовы сорваться с моих губ, грохочут в голове, и я виню во всем Райана.

Райан.

Черт.

Ну вот, я снова начинаю.

Я просто… хотела бы, чтобы он был здесь. Он бы знал, что делать и как выбраться из этого, в то время как я тону еще до того, как переступила порог.

— Помни, что можно и чего нельзя, Бетани, — шипит мама, как раз в тот момент, когда отец распахивает двери с другой стороны.

У меня вылетают с головы все мысли о коридоре позади меня, и я на мгновение замираю, поскольку разница в освещении между двумя помещениями ослепляет меня. Аукционный зал намного светлее, чем я ожидала.

Первое, на что я обращаю внимание, — это звук, тихая болтовня и гул возбуждения, и я внутренне съеживаюсь, проглатывая комок в горле, когда понимаю, что это для меня.

Толчок в спину от мамы заставляет меня сделать еще один шаг вперед, и отец подходит ко мне, занимая ее место и позволяя мне осмотреть комнату.

Все, что я вижу, — это мужчины, одетые в самые разные костюмы. Некоторые выглядят неряшливо с поднятыми воротниками и зачесанными назад волосами, в то время как другие похожи на хорошо сложенных бизнесменов, которых можно было бы ожидать увидеть на обложке журнала. Я не узнаю ни единой живой души.

Отвращение ползет по моей коже, когда я чувствую, что каждая пара глаз устремлена на меня. Я уверена, что стою, как олень, попавший в свет фар, и мой взгляд мечется по комнате.

Я провожу руками по переду своего очень короткого платья, пытаясь избавиться от пота, но все, что получается, — это привлечь к нему их внимание.

Черт возьми.

— Джентльмены, девушка дня, моя прекрасная дочь, мисс Бетани Виктория Эшвилл, — объявляет мой отец, его голос полон гордости. Слезы опустошения грозят хлынуть из моих глаз, но мне каким-то образом удается сдержаться. Вздернув подбородок, я высоко держу голову, отказываясь, чтобы на меня смотрели как на ребенка. Я хочу, чтобы они знали, что то, что они делают, неправильно, и что я это знаю. Я хочу, чтобы они видели, что я полностью осознаю, через что они собираются заставить меня пройти.

Я дерзкая. Предупреждаю.

Я смотрю мимо стоящих передо мной мужчин. С обеих сторон зала, окрашенного в белый цвет, есть бар, и весь фасад заставлен высокими столами, вокруг которых стоят группы людей, потягивая свои напитки. В центре возвышается подиум с уже установленным микрофоном, и я хочу умереть.

Я чувствую, что кто-то подходит и встает рядом со мной, когда мой отец отходит, чтобы поговорить с кем-то слева от меня, но я не поворачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это, пока они не заговорят.

— Я думал, Райан остановит это, — бормочет Хантер, и я наклоняю голову к нему. Что он только что сказал? Оглядываясь по сторонам, я убеждаюсь, что его