Он знал, как важно служить правосудию, хоть мало кто считал смерть Уила вообще… заслуживающей внимания. Но расследовать это дело он так и не стал. Конечно, никаких законов о гражданских правах тогда и в помине не было, по крайней мере в отношении индейцев, и никого не волновало, через что им пришлось пройти. Да и до сих пор мало кому есть до них дело. И ты это знаешь.

– Знаю, – кивнула Зельда, прижав руки к груди. – Но я‐то знаю об этом как об историческом факте или как о чем‐то, про что пишут в газетах. Но как же отвратительно, что это существует на самом деле. Невообразимо. Ох, вот бы он тогда тебя послушался и уехал домой.

Уил лишь намеком однажды обмолвился о том, что это вообще за место – его дом, кивнул куда‐то на юго-запад и сказал:

– Вы называете это Четыре угла.

Я слышала об этом – точка, где соединяются Колорадо, Нью-Мексико, Аризона и Юта, и туристы встают на пересечении линий медного знака так, чтобы коснуться всех четырех штатов одновременно, – но лично я это никогда никак не называла и была чересчур наивна, чтобы понять, что он имел в виду под этим “вы”. Когда я спросила, скучает ли он по этому месту, он ответил только: “У земли не бывает углов”, как будто бы такой ответ должен был мне все разъяснить.

– Он не мог вернуться домой, – сказала я Зельде. – Почему – этого я не знаю. Я была всего лишь девчонкой и понятия не имела, что все это значит и как это можно исправить.

Я рассеянно помешивала суп, по‐прежнему не в состоянии постичь узколобый расизм и жестокость, с которой люди тогда набросились на невинного юношу.

– А потом все разъехались из Айолы, у каждого началась новая жизнь, – сказала я, преодолевая камень, который физически ощущала в горле. – Все забылось.

Я подняла взгляд, без слов умоляя закрыть тему Сета и убийства Уила, и Зельда меня послушалась, из доброты, хотя я подозревала, что она вспоминает сейчас про Эмметта Тилла[3] и Мартина Лютера Кинга и ломает голову над тем, почему же я не стала обвинять убийц Уила, и думает, что уж она‐то яростно отстаивала бы справедливость, если бы Уил принадлежал ей. Я покрошила еще одну морковку и бросила в суп – тянула время, чтобы дать голосу возможность хоть немного окрепнуть.

Зельда позволила мне эту долгую паузу, но наконец задала неизбежный вопрос, которого я одновременно так боялась и так ждала.

– Ты пыталась найти сына?

Я покачала головой.

– Нет.

Она поморщилась. Ну конечно, мой ответ был для нее непостижим.

– Можно спросить почему?

– Времена были другие, – сказала я. – Его было невозможно отыскать.

Она кивнула.

– И даже если бы я его нашла, что тогда? – продолжала я. – Не могла же я отнять его у новой семьи. Все свои решения я приняла сама. И мне необходимо было верить в то, что они – правильные и что, если я начну новую жизнь и создам все вот это – я указала на землю за окном, – с меня будет достаточно.

– И как? Достаточно? – спросила она – мягко, но понимая, что вопрос может меня ранить.

Я не ответила. Я так отчаянно хотела, чтобы этого было достаточно: заботы о папе, о Руби-Элис, о деревьях моей семьи, спасения всего, что было в моих силах, и взращивания жизни заново с благословения моей новой земли. Но в итоге я вынуждена была признаться себе самой, что – нет, этого было недостаточно. Того, что я смогла спасти, было недостаточно, чтобы восполнить все, чего я лишилась.

– Это твой сын, – сказала Зельда. – И он где‐то существует. Я уверена, что тебе до сих пор хочется знать, где он и каким стал.

Я кивнула, потому что за двадцать один год не было ни дня, когда бы я не думала, как он там, мой сын.

– Ви, мы должны его найти, – сказала она.

Я отвела глаза. В глубине души мне хотелось забрать все сказанное назад, зарыть свою историю обратно в твердую землю, где она пролежала окаменелостью все эти годы.

Но пришло время взглянуть в глаза прошлому и признать, что, пока я не разыщу сына, я никогда не обрету своего дома, и, как стало мне известно из рассказа Инги Тейт, он – тоже. Я вспомнила тот день, когда вывела из стойла Авеля и направилась с ним в горы, понимая, что запускаю в движение такие силы и их последствия, которых уже никогда не остановить. Сейчас, слушая вопросы Зельды и принимая решение, что делать дальше, я чувствовала себя примерно так же. Просто нужно было набраться решимости.

Я подошла к обеденному столу, на котором оставила рукопись Инги Тейт. Вернулась к Зельде и протянула ей бледно-голубые листки. Ее и без того большие глаза стали еще шире.

– Я нашла это, с запиской, – сказала я. – Несколько дней назад, после того как ты приезжала завтракать. В тот день я поехала на поляну. Это лежало на моем круге из камней.

С разинутым от изумления ртом она взяла у меня стопку бумаги.

– Это от… – начала она.

– От нее, – подтвердила я.

– О боже, – выдохнула Зельда, лихорадочно просматривая страницы. – То есть ты с ней уже говорила?

– Нет, – созналась я.

– Почему?!

Этот вопрос я снова и снова задавала себе вот уже три беспокойных дня и три бессонные ночи. Но ни в ночных прогулках по саду, ни в попытках посоветоваться с растущей луной ответа не находилось. Каждое решение, принятое мною с того самого дня, когда я впервые почувствовала, как шевельнулся у меня в животе мой малыш, требовало безграничной смелости. Я так много поставила на карту и так много преодолела, но рассказ Инги Тейт дал мне понять, что даже добытое потом и кровью мужество имеет предел.

– Он теперь взрослый, – наконец отважилась я. – Не могу себе представить, чтобы он признал женщину, явившуюся из ниоткуда и утверждающую, что она – его мать. У меня нет на это права.

– У тебя есть на это все права! – возразила Зельда.

– Не могу же я перевернуть с ног на голову всю его жизнь. Это было бы нечестно.

Я несла полнейшую чушь, но мне необходимо было произнести это вслух, позволить нелепым словам донестись сначала до моей ошеломленной подруги, а уж потом бумерангом вернуться ко мне.

– Нечестно – позволить ему прожить жизнь, так и не узнав, почему его сбыли с рук, – сказала она, не в