Шрифт:
Закладка:
Но, осознавая это, нельзя не признать, что и в XXI столетии для всего человечества мы остаемся страной, где творили Толстой, Достоевский, Чехов, Горький, Чайковский, Станиславский, Блок, Бунин, Гумилев… Где раздвигали границы возможного Кандинский, Малевич, Татлин, Филонов, Стравинский, Скрябин, Прокофьев… Шедевры Серебряного века и пророчества русского авангарда, как и великие произведения первых десятилетий советской власти, создавали мастера, укорененные в дореволюционной русской культуре, с ней органически связанные. Великие художественные открытия, которые станут фундаментом нового искусства XX века, новые творческие пути, которые будут увлекать деятелей революционной эпохи, были угаданы до событий 1917 года. Невероятное творческое напряжение «эпохи канунов» дало грандиозные творческие результаты. Какую их часть можно было поставить на службу победившему пролетариату?
Русская культура конца XIX – начала XX столетия была обращена прежде всего к тем слоям общества Российской империи, которые называли «читающей Россией». В 1913 году из 174,1 миллиона населения только 14,2 % жило в городах, где далеко не все рабочие получали начальное четырехклассное образование. Тут не до стихотворений о Прекрасной Даме, не до «Облака в штанах». И именно эта – не читающая – Россия во главе с партией большевиков становится субъектом исторического переворота огромной империи. То, что казалось поэтическим хулиганством в 1912 году, когда в первом поэтическом сборнике кубофутуристов во главе с Маяковским, Крученых и Бурлюком «Пощечина общественному вкусу» было предложено «сбросить Пушкина с парохода современности», после 1917-го стало грубой повседневной реальностью. И хотя Ленин обладал вполне буржуазно-консервативными эстетическими вкусами, для него политика была важнее поэтики. Русская культура, созданная в предреволюционной империи для сотен тысяч избранных, должна была выдержать очную ставку с восставшими многомиллионными массами, которые крушили дворянские гнезда, разоряя библиотеки и художественные коллекции. «Культурная революция» первых послереволюционных лет решала не столько просветительские, сколько политические вопросы. Нужно было обучить массы не просто грамоте, но грамоте большевистской, что было куда важнее для правящей партии.
Хочется верить, что русская культура выдержала испытание трагическим XX веком. Она выжила вместе с народом, пытаясь преодолеть невосполнимые утраты. Пытаясь ответить на вызовы «века-волкодава». Но все чаще вспоминаю горькие слова Сергея Аверинцева: «Двадцатый век скомпрометировал ответы, но не снял вопросы». И на них некому отвечать, кроме нас.
Ноябрь 2017
Я поведу тебя на батл…
Появление на канале «Культура» двух участников рэп-батлов – ветерана Хана Замая и молодого чемпиона Гнойного, победившего в финале батл-марафона не знавшего поражений Оксимирона, вызвало крайнее раздражение ревнителей высокой духовности и – одновременно – удивление той части молодежной аудитории, которая, похоже, узнала о существовании канала «Культура» только благодаря приглашенным туда рэп-кумирам.
И тем не менее после того, как рэп-батл между Оксимироном и Гнойным, который состоялся 6 августа в Санкт-Петербурге и был выложен в YouTube в ночь на 14 августа, просмотрели почти 25 миллионов человек, высокобровым обозревателям стало невозможно делать вид, что это заурядное явление маргинальной субкультуры.
Ни в коей мере не желая хоть как-то уязвить мой любимый телеканал, тем не менее позволю себе заметить, что сравнение количества зрителей, которые являются его почитателями, и числа тех, кто увлекается батлами, будет явно не в его пользу. Не думаю, что канал «Культура» когда бы то ни было в ограниченном времени смотрели 36 миллионов человек – эта цифра взята мною из информации об одном из батлов Оксимирона, выложенного в YouTube. Разумеется, статистика далеко не всегда является единственным и сокрушительным аргументом в споре. Количество почитателей Стаса Михайлова и Евгения Петросяна куда больше, чем читателей Андрея Платонова или Иосифа Бродского. Но тем не менее феномены массовой культуры, привлекающей миллионы зрителей и слушателей, безусловно, требуют внимательного к себе отношения. При этом попытка понять совсем не предполагает прощения и приятия.
Как и Сергей Александрович Есенин, я не собираюсь «задрав штаны бежать за комсомолом». Хотя бы потому, что, если я и сумею задрать штаны, одно из моих оперированных колен в любом случае меня подведет.
Как я понял из многих возмущенных посланий, нашедших место в социальных сетях, главный упрек в мой адрес состоял в том, что я вообще обратил внимание на это явление и посмел связать его с высокой культурой. С точки зрения моих интеллигентных оппонентов нужно было сразу вывести рэп-батлы, их участников и фанатов за рамки подлинного эстетического творчества – и на этом поставить точку. «Как можно допускать эту мерзость, использующую обсценную лексику, на канал, где звучит Бетховен и Пушкин!» – это самое слабое из того, что я услышал после программы «Агора», в которой участвовали Гнойный и Хан Замай. Здесь для меня не было чего-то неожиданного. Подобная критика в адрес «Культуры» звучала пятнадцать лет назад после программы «Культурная революция», посвященной русскому мату и его роли в бытовании нашего «великого и могучего».
Не надо быть ханжами и делать вид, что мы не знаем, каким образом делают детей и как работает кишечник. Когда мы говорим о культуре того или иного народа, той или иной эпохи, надо помнить, что она, выражаясь термином Михаила Бахтина, амбивалентна, высокое предполагает наличие низкого, духовное – материально телесного, религиозный пост не отменяет Масленицы. Карнавальная культура Античности, Средневековья, Ренессанса, пусть на время позволяющая заменить верх низом, стыд – бесстыдством, выражала коренные противоречия человеческой природы. И делала это с вызывающей свободой. Достаточно открыть «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле, чтобы убедиться в этом сполна (только читайте его либо на языке оригинала, либо в переводе Николая Любимова, который был безупречно интеллигентен, поэтому не боялся называть вещи теми именами, с которыми они сохранились в народной карнавальной традиции).
Замечу, что обсценная, вненормативная лексика в рэп-батлах вовсе не является основным инструментом в литературном творчестве словесных дуэлянтов. Она возникает как некий акцент, усиление мысли, взрывающая течение речи метафора, не более того. На самом деле интеллектуальное пространство литературных поединков наиболее ярких российских представителей этой субкультуры куда шире, чем в их американских аналогах. В российских рэп-батлах можно услышать не только скрытые цитаты из Гумилева, но и обращение к немецкой философии, как классической, так и современной. Дуэлянты не пропускают возможности унизить соперника, обвиняя его не только в незнании жизни, но и в незнании русской и мировой культуры. И
