скучным голосом говорить о красотах и недостатках, он только помешает действию художественного произведения, и вероятно большинство голосов той «экскурсии», которую он будет вести за собой, выскажется наконец за то, чтобы он удалился и представил бы им непосредственно соприкоснуться с авторами. Конечно если такой чичероне будет еще вдобавок и «красивым болтуном», если он захочет на место существенных мыслей поставить всякие напыщенные метафоры, которые Пушкин так старался изгнать из всякой прозы, то это будет еще хуже.

Нет, настоящий критик — сам художник. Он особого рода художник, он рецептивный художник, он, так сказать, корифей публики или член хора как идеального представителя этой публики, он — сама публика, какой она должна была бы быть, он желанный и понимающий читатель, он проникновенный читатель, читатель то друг, то враг, но всегда великолепный судья. И чтобы не быть одиночкой, чтобы не оказаться при этом в оторванном авангарде, он должен уметь передать то дрожание своих нервов, тот трепет своего сознания, который он получает от художественного произведения, тот вторичный образ этого художественного произведения, в который входит и социальное его происхождение, и общественная его функция, и понимание того, чем же собственно оно, это художественное произведение, чарует.

Он должен уметь передать все это широчайшим слоям публики, вернее и точнее — своему классу, которому он служит как критик. И для этого он должен уметь превращаться из своеобразного рецептивного художника также и в своеобразного творческого художника. Его критические статьи, его критические лекции должны превращаться в своеобразные художественные произведения, — художественные потому, что и в них также найдены методы широчайшего и глубочайшего влияния на массы.

Ленин любил повторять фразу Базарова: «Друг мой, Аркадий, не говори красиво».

Есть вещи, о которых слишком красиво говорить никак нельзя. Они сами по себе, в своей наготе, прекрасны. Одевать их еще какими-то разноцветными ризами и навешивать на них украшения — безвкусица. Мы хорошо знаем, что адвокатское красноречие, софистические приемы и ораторское искусство часто служат для затемнения истины. Все это так, но горе тому, кто сделает из этого такой вывод, что, осуждая красивую фразу, мы должны выбросить из критики меткость, яркость, страсть, волнение.

Прочтите сборник критических статей и заметок Пушкина. Разве здесь имеются такие «аркадьевски-красивые» фразы, разве вы где-нибудь, когда-нибудь скажете, что Пушкин говорит слишком красиво, разве вам почудится где-нибудь, что он хочет не только представить вам товар лицом, но еще и с какого-то искусственного, казового конца, что это адвокат, который для того, чтобы победить противника, придумывает всякие ухищрения, пачкающие его в ваших глазах? — У вас никогда не было и не будет такого впечатления.

Впечатление необыкновенной ясности мысли, ясности вследствие адекватной формы, вследствие богатства слова, вследствие гибкости фразы, вследствие полного впечатления естественности ее рождения, развития и стремления, — все это вы действительно здесь получите. Вы получите живую страстную речь, увлекательную до последнего предела, не лишенную при этом известной узорности.

Ленин, например, говорил не узорно, ему мало были свойственны какие-нибудь метафоры, но ораторское искусство было присуще ему в высочайшей мере. Его речь была действительно обнаженной, но обнажено было необыкновенно здоровое, гармоничное, целесообразное тело, каждое движение которого доставляло огромное удовольствие; вернее, при бессознательном огромном удовольствии, оно делало свое дело — убеждало.

Художественный критик может пользоваться и таким, так сказать, «спартанским» методом изложения. Это высочайший идеал, его достигнуть труднее всего. Но он вполне законно может пользоваться и «афинским» методом, которым пользуется Пушкин. Критика может быть естественным потоком мысли, кристаллизующейся в правильные и блестящие кристаллы, сверкающие разноцветными огнями, и в то же время — до дна естественной, ни на минуту не фальшивой, не фальшивящей, не становящейся на цыпочки, не потеющей над предельной метафоричностью.

Критик-художник, художник критики — это великолепное явление. Таким, конечно, был Белинский. Такими в лучших своих произведениях были и даже глубоко трезвые Чернышевский и Добролюбов. Таким в огромной мере был Герцен, когда брался за дело литературной критики. Такими всегда остаются великие писатели, когда они сами берут критику в свои руки. Таким в высочайшей мере был Пушкин, и здесь он дает свой незабываемый урок.

Демьян Бедный

Предисловие к поэме А. С. Пушкина «Гавриилиада»

Демьян Бедный

Друзья мои, открыто говорю,

Без хитростных раздумий и сомнений:

Да, Пушкин — наш! Наш добрый светлый гений!

И я ль его минувшим укорю?

Он не стоял ещё… за «власть Советов»,

Но… к ней прошёл он некую ступень.

В его лучах лучи других поэтов —

Случайная и трепетная тень.

Ему чужда минувшей жизни мерзость,

Он подходил с насмешкой к алтарю:

Чтоб нанести царю земному дерзость,

Он дерзко мстил небесному царю.

Он говорил: «Тиран несправедливый,

Библейский бог, угрюмый и строптивый!»

А у Невы, средь Зимнего дворца,

Набитого охраною гвардейской,

Бродил другой тиран с душой злодейской,

Земной портрет небесного творца,

И не одну он возлюбил Марию, —

И в час, когда он в свой гарем входил,

Попы в церквах свершали литургию,

И дым синел над тысячью кадил.

— Благослови, господь, царёво дело!

Пошли успех его святым трудам! —

И сколько их, таких царей, сидело

По деревням, по сёлам, городам!

Им долгий день казался сладким мигом,

В хмельном чаду летел за годом год.

Под их ярмом, под их жестоким игом,

Стонал народ, рабы своих господ!

Друзья, для нас пришла пора иная:

Мы свергли всех земных своих богов.

Клянитесь же, что больше Русь родная

Не попадёт под гнёт её врагов!

Пусть будет свят для нас завет пророка,

Рукой врагов сражённого до срока,

И пусть его разбитой лиры глас

Ободрит вас в тревоги жуткий час!

Меня ж, друзья, прошу, не обессудьте

И, отдохнув за пушкинским стихом,

Таким простым и мудрым, позабудьте

О «предисловии» плохом.

1918

Комментарий

Демьян Бедный (Ефим Алексеевич Придворов) (1883–1945) — революционер и поэт, большевик с дореволюционным стажем, автор лучших агитационных стихов времен Гражданской войны. Один из основоположников советской культуры.

Слава русского народа

Прошло сто лет с тех пор, как рукой иноземного аристократического прохвоста, наемника царизма, был застрелен величайший русский поэт Александр