и влияния, смотрит на мир несколько иначе. И окружающих такой человек оценивает сложнее: не по богатству, знатности или близости к трону, а по всему сказанному, плюс ум, образованность, удачливость, умение заводить и поддерживать знакомства. И что важнее всего сказанного — по потенциалу человека. Взять того же графа: внебрачный сын лишённый наследства и отданный в солдатчину, в заурядный городовой полк. И что? Тщанием этого человека полк стал гвардейской дивизией, страна получила невиданное ускорение, а презираемый всеми, лишенный отчего трона принц стал императором, с которым считается не только Европа, но которого боится аристократия собственной державы. Невиданное дело. Скажу так: моя презрительная неприязнь к поручику Булгакову осталась давно в прошлом. А вот уважение выросло настолько, что даже если граф попадёт в опалу и против него ополчится двор и свет, я буду поддерживать графа, потому что в итоге победителем окажется он.

— Даже так? А теперь дядя выскажи своё мнение о влиянии графа на царствующий двор.

— Хм… Сергей, ты понимаешь, что сей вопрос, непрост как по содержанию, так и по возможным последствиям?

— Понимаю, но всё же жду ответа. Чуть позже я объяснюсь, для чего я всё это спрашиваю.

Дядя внимательно посмотрел в глаза племянника, и, что-то для себя решив, заговорил:

— Император Павел Петрович сам по себе цельная и сильная личность. Он образован, умён, решителен, и что неимоверно важно — умеет подбирать себе советников и помощников, и умеет прислушиваться к ним. А ещё он научился передавать власть и ответственность за отдельные направления промышленности, войска и внутреннего хозяйства. Императрица также весьма умна и деятельна. А граф Булгаков выступает доверенным советником царствующей четы. Я доподлинно знаю, что свои советы он даёт исключительно в ответ на прямую просьбу. Надеюсь, я исчерпывающе ответил на твой вопрос?

— Вполне.

— Тогда поясни, для чего ты меня расспрашиваешь.

— Изволь, дорогой старший родственник. Дело в том, что после моего возвращения из путешествия по Европе, я не узнал Россию: за два года она изменилась разительно. Товарищи мои по путешествию, Анатоль Стасов и Александр Воронцов и Жорж Гореев, по возвращению обнаружили, что их имение разорено. Справедливости ради нужно сказать, что родители моих друзей проматывали состояние, да к тому же, участвовали в оппозиции императору. Впрочем, в заговоры они не вошли, и тем избежали ссылки и конфискации. Но повторюсь, имущественное состояние моих друзей совершенно расстроенно. Большой тайной расстройство дел моих друзей не является, о том знает весь Петербуржский свет. Между тем, Английский клуб предложил нам вступление на правах действительных членов. Возможно вы, дядя, не знаете, но с некоторых пор правила вступления в клуб значительно ужесточились, и малоимущим, пусть и с длинными родословными людям, путь туда закрыт. Моим друзьям пришла в голову мысль представить в клуб свидетельства о состоянии не по текущему состоянию, а по прошлому, и, к моему удивлению, они были приняты. Потом у нас состоялся презанятный разговор с главой правления Английского клуба, в течение которого сей джентльмен подвёл нас к мысли о необходимости дворцового переворота и убийства императорской семьи и графа Булгакова.

Дядя вскочил, и принялся ходить по кабинету. Наконец он повернулся к племяннику:

— Продолжай, Сергей.

— Разумеется, я не стал изображать глупого героя, и промолчал. После разговора мы отправились в клуб, приятно провели время, были приглашены за карточные столы, и все четверо выиграли. По любопытному стечению обстоятельств, все выиграли одинаковые суммы: по полторы тысячи рублей.

— Так-так, продолжай.

— Дальше, дядюшка, ещё интереснее. Александр и Жорж уехали по домам, а я взялся отвезти домой Анатоля, он очень уж сильно отдал должное неразбавленному ирландскому джину. По дороге Анатоль спьяну признался, что готов пойти на цареубийство ради денег.

— Жаль, у тебя нет никаких доказательств, Серёжа. — сожалеюще пробормотал дядя.

— Кое-какие имеются. — усмехнулся племянник.

— Какие же?

Юноша вынул бумажник, а из бумажника стопку банкнот, и протянул собеседнику:

— Вот мое доказательство.

— И что докажут сии купюры?

— По возвращению домой я обратил внимание на номера. Посмотри и ты.

Дядя принялся перебирать купюры, и сообразив, уставился на племянника:

— Что за притча? Номера идут по порядку!

— Заметь, дядюшка, за столом было четыре игрока. Свои деньги из выигрыша я убрал. О чём говорит мой выигрыш?

— Тебе вручили замаскированную взятку, твоим друзьям тоже. Но верно и то, что при нужде вас мгновенно опутают карточными долгами.

Сергей нахмурился и жёстким голосом произнёс:

— Не друзья они мне, дядя. Сергей Савлуков не был изменником и не станет. Я специально поехал с Анатолем: он единственный казался мне хоть немного преданным России, но я ошибся. Те двое ещё раньше доказали свою приверженность измене.

— Чего же ты хочешь, Серёжа?

— Я хочу довести до сведения Их императорских величеств факт измены и подготовки цареубийства. И я хочу поучаствовать в следственных действиях по этому делу.

— Дело благое, слов нет, но как, по твоему мнению, я должен это организовать?

— Дядя, ты лично знаком с генералом Кукориным, а он вхож к Павлу Петровичу. Кроме того, ты вхож к главе Тайной Экспедиции, Никите Сергеевичу Ильину. Решай, по какому пути идти.

— Хм… Допустим, я соглашусь на твой план. Но каким образом ты полагаешь действовать?

— Из нас, насколько я понимаю, собираются сделать ударный отряд, придав нам наёмников. Удастся цареубийство, мы получим отработанные иудины сребреники. Не удастся, значит, чёрт с нами. Организаторы и заказчики спишут нас со счетов и найдут для исполнения зловещих замыслов других марионеток.

Дядя подошел и крепко пожал руку племяннику:

— Сергей Васильевич, я рад, что ты вырос порядочным человеком, достойным представителем рода Савлуковых. Слово подполковника Козьмы Егоровича Савлукова кое-что значит в нашей державе и при дворе, так что я немедленно отправляюсь в Тайную Экспедицию, к Никите Сергеевичу Ильину, а вместе с ним, я думаю, отправимся на приём к Его величеству. Ты пойдёшь с нами, жди посыльного.

Глава 4

В Венгрии бушевала революционная эйфория.

Не знаю, как правильно назвать разлитое в воздухе всеобщее возбуждение народа, связанное с известием об отделении от Австрии и провозглашения собственной королевской династии. Вернее, возвращения старой, отодвинутой от престола, не так уж давно по историческим меркам, потому и назвал настроения революционными. Впрочем, суть не в этом.

Суть в том, что наш отряд прошел почти через всю Венгрию и встал в одном из горных дефиле, чтобы перекрыть путь австрийским войскам, двинувшимся навстречу нам.

Позиция у нас отличная: невысокий, но довольно крутой отрог горной цепи перегораживает несколько дорог из Австрии в Венгрию, вернее сводит их к двум проходам в нешироких ущельях. Ущелья мы и перекрыли. На возвышенностях, господствующих над проходами, расположили укрепления. На первый случай это были корзины без дна, наполненные землёй. Потом снаружи эти стены стали обкладывать камнями, просто навалом, никак не скрепляя. Впрочем, и такая защита способна выдержать серьёзный огонь, даже и из среднекалиберной артиллерии моего будущего. Это пехотные укрепления. Для артиллерии были подготовлены сменные позиции, для того, чтобы относительно небольшим количеством стволов перекрыть наибольший фронт.

Собственно говоря, против нашего шеститысячного отряда двигалось войско порядка сорокапятитысячного состава, при шестидесяти пушках. Да, наше превосходство в артиллерии было подавляющим, но вот по численности пехоты мы проигрывали колоссально.

Солдаты, осознавшие важность инженерной защиты, работали с полной отдачей, тем более, что с питанием у нас проблем не было совершенно. Венгры исправно подгоняли стада бычков и баранов, подвозили крупу, овощи и вино. Всё превосходного качества, и солдаты, как русские, так и турки были довольны.

С офицерами у меня сложились прекрасные отношения, поскольку мои достижения всем отлично известны. Оружие, созданное с моей подачи, пришлось по душе и русским и турецким военным. Надо сказать, перед отправлением в рейд, я, согласовав вопрос с Румянцевым, перевооружил турецкую часть нашего отряда на казнозарядные ружья. После переучивания, провели небольшие маневры, для боевого слаживания войск, и, турецкие офицеры не стали противиться моему командованию.

Мой начальник разведки разузнал, в чём дело, и сообщил что турки сильно зауважали меня после получения известий о бое, проведённом артпарком почти без артиллеристов, против татарского конного тумена[3]. Также их впечатлили операции по взятию Очакова, Перекопа и принуждению к нейтралитету турецкой эскадры. Турки отметили, что во всех случаях кроме боя с татарами, я выступал за наименьшее кровопролитие и за уважительное отношение к плененным турецким военным.