Утром, как только открылись банки, пока Миклош еще спал, я отправилась обналичивать чек. Надела свое самое приличное платье.

Я решила – десять тысяч отдам Миклошу, скажу: часть было чеком, часть так, Нанда подыграет мне. Полторы оставлю себе. Пятьсот разделят Нанда и Хен, который слышал наш разговор. Это будет честно.

Банк из простых. Я как-то уже была здесь. Толпа работяг, получающих разные выплаты, небольшая очередь принесших деньги за кредит…

И все равно, мне понадобилось пройти до конца улицы, мимо дверей, вернуться, постоять, и только тогда зайти внутрь. Мне казалось – все будут тыкать в меня пальцами. Все будут знать, кто я и чем занимаюсь. Одернула платье, поправила волосы… это не поможет, конечно.

Ладно…

Я видела, как на меня косились, пока ждала своей очереди. Женщина в черном… вдова? В наглухо закрытом платье, с двумя детьми, она все высокомерно кривила губы и старалась отойти от меня подальше. Девочку она держала на руках, а мальчик, лет пяти, поглядывал на меня с любопытством. Женщина что-то шепотом говорила ему, я почти не слышала слов, поняла только общий смысл – не подходи.

Женщина пыталась получить какие-то деньги после смерти мужа, ей отказывали. Она плакала, умоляла пожалеть детей, ведь совсем нечем кормить. Я так и не поняла в чем дело, но не хватало каких-то бумаг, что-то неверно оформлено. Нужно ждать ответа из страховой… Погиб на стройке… Мальчик крутился рядом, девочка у матери на руках тихо посасывала большой палец.

Ничего… «Мы ничем не можем помочь, мэм».

Вслед за ними – я.

– Мне нужно обналичить чек, – протянула девушке за стойкой.

Она брезгливо взяла. Глянула на сумму. И на меня снова.

– Откуда это у вас?

Слишком много?

– Со мной расплатились чеком за услугу, – сказала я.

– Какую?

– Личного характера.

Это не нее дело. Я смотрела ей прямо в глаза.

И она смутилась первой. Поджала губы. Суетливо оглянулась.

– Простите, мэм, но это слишком большая сумма, чтобы выдать сразу. Приходите завтра, мы подготовим все.

До завтра я ждать не могу. Тем более, что я уверена – она морочит мне голову.

– Нет, – сказала я. – Уверена, что денег в кассе достаточно. Позовите управляющего. Или я сама позову.

Я умела говорить твердо, когда было нужно.

Девушка снова оглянулась, недовольно проворчала что-то. Но сдалась.

– Подождите, – бросила она.

Я подожду.

Я видела, как там, где-то в глубине помещения, она показывает чек пожилому мужчине в очках. Тот смотрит. Потом издалека смотрит на меня. Говорит что-то, показывая в чеке. И девушка возвращается. Злой румянец у нее на щеках…

– Сейчас вам все выдадут, мэм. Пожалуйста, ваши документы…

Возможно, имя на чеке сыграло свою роль.

Уже на улице, сложив все деньги в холщовую сумку, с которой я хожу за покупками, поймав на себе очередной брезгливый взгляд… я увидела ту женщину в черном. Она плакала, стоя у стены. Им действительно нечего есть? Девочка стояла рядом, держась за юбку, ковыряя в носу, мальчик ползал в стороне, во что-то играя…

Я тихо свистнула. Мальчик поднял голову, посмотрел на меня. Я махнула – подойди. Он подошел.

Я достала и протянула ему сотню.

Он сначала вытянулся весь, потом замотал головой.

– Почему? – спросила я.

– Мама не разрешает ничего брать у чужих.

Это правильно.

Я присела, подобрала маленький камешек. Положила на дорогу купюру. Потом, подумав, достала и положила еще одну. И камешек сверху, чтобы не унесло.

– Я сейчас пойду, – сказала мальчику. – А ты скажешь, что нашел на дороге. Купишь себе и сестренке леденец. Понял?

Он кивнул. Леденец воодушевил особенно.

А я повернулась и пошла.

Не знаю, зачем сделала это. Большие деньги, очень большие… Просто, вдруг захотелось. Иногда стоит вернуть случайное добро судьбе – на удачу.

* * *

Он пришел через неделю, я и не ждала.

Я с самого начала говорила себе – он не придет, это было случайно, но вот…

У меня синяк уже начал сходить… Миклош разбил мне лицо. Именно сознательно – разбил. В первый день еще ничего, он взял деньги, даже щедро дал мне сотню с этих десяти тысяч, «на чулки». А на второй день напился и взбрыкнул снова. Просто совершенно спокойно пришел, ударил так, что заплыл глаз, пол лица опухло. Сказал: «Вот, теперь точно на такую красоту никто не польстится. Ты моя, поняла это?! Если, сука, узнаю снова – не пожалею!»

Даже жадность не могла перебить его желание не отдавать свое. У Миклоша тоже свои принципы… раньше я была даже рада, что так, что меня точно никому не подсунут.

Впрочем, потом какое-то время было тихо, все как обычно.

А потом он пришел. Рикхард.

Звякнул колокольчик.

Я обернулась. Он стоял на пороге, смотрел на меня, я на него… что-то так нехорошо менялось в его лице. Темнело в глазах.

– У нас нет свободных девочек, господин, – сказала я. – Вам лучше уйти.

– А вы свободны? – спросил он, как-то резко, зло.

– Я тоже занята, господин. Сожалею…

Можно ли отказать императору? Тем более, зная, кто он такой.

Он подошел. Молча, глядя на меня.

Я смотрела на него, он – на мое лицо, опухшее, с огромным, желтеющим уже синяком, заплывшим глазом… сказочная красота. Мне было неловко и даже немного больно, что он видит меня такой. Но я не отворачивалась.

В его глазах злость и сожаление разом.

– Кто это сделал? – спросил он. Тихо, но так страшно.

Ну, я скажу, и что? Он пойдет бить Миклошу морду? Прикажет повесить его? Сошлет на каторгу? К чему все это? Будет только хуже.

– Это тебя не касается, – тихо сказала я. – Уходи.

Это моя жизнь, и она всегда была такой.

В его глазах полыхнула ярость. Бешеная. Притом, что само лицо осталось таким же бесстрастным и холодным. Думаю, мало кто решался говорить с императором в таком тоне… никто не решался. Но мне можно, я шлюха.

– Касается, – тихо сказал он.

– Уходи.

– А! У нас гости?! – голос Миклоша из дверей. Сегодня он дома.

То, что было дальше, я даже представить себе не могла. Так не бывает. Не должно быть.

Хотя в тот момент Рикхард бы просто не успел сделать ничего другого. Спасаться бегством, наверно, еще менее достойно для императора. Миклош пер на него, словно разбуженный медведь. Не остановить.