нос — сегодня же бригадиру скажет. Пусть другую выделяет. Все же, когда обед был готов, поостыла, пошла глянуть, чем девчонка занята. Чего доброго, ревет в палатке, еще нажалуется, скандала не оберешься. А фартук-то и в самом деле не мешает сменить, да и платок постирать.

Гали в палатке не оказалось, и расстроенная женщина заглянула к бригаде в вагончик. Поднялась по лестничке, да так и застыла у порога. Это еще что за новости? Кто разрешил здесь хозяйничать? Кому отвечать, если что пропадет? Молчит разобиженная Галя, знай себе командует. Уже матрацы перетрясла, заправила одеялами. Дощатый столик застелила какой-то вышитой тряпицей, в банке желтые цветы стоят…

— Не за свое дело взялась, — ворчит тетя Катя. — Не обязаны мы за ними ухаживать. Давай собирайся. На загонки обеды повезешь, голова у меня разломилась…

Запрягла Мурзу, серую косматую лошаденку, и с бачками отправила девушку на участки. Сама прилегла…

Пока виднелся стан, Мурза вела себя отлично — спешит, шагает и почему-то все назад оглядывается. Но вот скрылись вагончики из вида, и лошадь заупрямилась. Остановилась, встряхивает гривой, косит на девушку влажным глазом. Галя волнуется, на часики поглядывает, кричит, понукает. Пинцет помогает, в лае надрывается. Ни с места! На счастье какой-то мужчина на мотоцикле нагнал. Видит, у девчонки косица черная выбилась из-под платка, по лицу пот градом. Остановился, смеется. Осмотрел упряжку, чересседельник поправил и сказал:

— Так она у тебя, красавица, не пойдет. Эту животину к другому обращению приучили. Знакомая она мне, на току в прошлом году ро-била. — И замахнулся кулаком над лошадиной мордой…

Галя вскрикнула, повисла на его руке.

— Как не стыдно! А еще медалей нацепили на тужурку…

Человек опешил, перестал улыбаться, оправдываться начал:

— Помочь хотел. До вечера можешь с баками простоять… Животину к мордобою приучили. Чуть чего — кулаки в ход, только так и слушается…

Галя от жалости шмыгает носом, гладит Мурзу по морде, успокаивает. Лошадь точно замерла, уши прижала, уставилась на нее большими недоуменными и немного грустными глазами. Неожиданно громко вздохнула, шевельнула губами, похожими на стертую подметку, и обдала Галину щеку влажным теплым дыханием.

— Пусть без обеда остаются, а бить не позволю, — лопочет девушка. — И пожалуйста, вытащите у нее изо рта эту противную железяку.

Мужчина даже сплюнул, пожал плечами, отцепил удила. Смешная девчонка: из ящика, стоящего на телеге, достала кусок хлеба. Лошадь недоверчиво обнюхала ее ладонь, забрала губами мякиш. До последней крошки съела, мотнула гривой и пошла себе вперед без всяких понуканий! Ну и ну! Вот тебе и девчонка с крохотными кулачонками, с тонкой косицей!

С обедом Галя запоздала. Ребята на агрегатах остались недовольны. Усталые, злющие, каждый выговором встречает. Они не играют, а работают — обед должен поспевать вовремя. Зря посадили такую тихоню на самый важный участок. Пообещали скандал устроить. А тут еще Нюськин тракторист, этот косолапый Панок, вздумал шутить. Заметил, что вместо поварихи Галя подъехала, решил помучить.

Нет чтобы сразу остановить трактор, взял увеличил скорость и проскочил с лихим видом мимо. Нюська на копнителе хохочет, рукой машет. Подожди, мол, скосим еще рядок, тогда и пообедаем. Галя чуть не разревелась от досады, позвала раз, другой, да завернула Мурзу к следующей загонке — подождут, накормит на обратном пути.

Со страхом ожидала она вечера. Как на грех, повариха совсем разболелась, пришлось самой ужин готовить. Каша получилась клейкой, подгорела, хоть плачь. Спряталась девушка на кухне, украдкой выглядывает в раздаточное окошечко. Идут… Сердитые, усталые, грязные! Один за другим в вагончик поднялись и словно запропастились…

Отпрянула от раздатки, заметив сбегавшего по ступенькам будки Панка. Косолапит, спешит. Сунул голову в окно, моргает… Галя молча протянула миску с кашей, ломоть хлеба подала.

— Чего много кладешь? — заметил тихо парень. — Грех замаливаешь?

— По норме столько положено, — сказала Галя.

Потоптался Панок, не отходит.

— Куда грязную рубаху дела?

— Завтра выстираю на озере.

— Так…

И отошел, уступая очередь Володьке. Этот молча получил свою порцию, повертел горбушку в руках, буркнул что-то неразборчивое.

Не ругались за подгорелую кашу, ничего не сказали бригадиру. Пронесло…

Укладываясь спать, Галя вздохнула — еще шесть ненавистных дней придется мучиться…

На следующий день снова отправилась на участки с обедом. Опять волновалась, кормила Мурзу хлебом, чтобы бежала быстрее. К загонкам подъезжала с замиравшим сердцем. Обошлось без скандала. Панок даже удивил. Заметил Галю, сразу заглушил трактор, выскочил из кабины, заорал на ребят:

— Быстрее! Хозяйка приехала! Торопись, а то опять девке влетит.

Закосолапил к сброшенной одежде, покопался и, отвернувшись, сунул девушке пучок желтых пахучих кувшинок. Утром бегал на озеро, по пути прихватил — пусть не сердится.

В этот вечер на стане как-то по-праздничному было. Хоть лапша, так же как и вчерашняя каша, припахивала дымком, но бригада осталась довольной. Сидят ребята за столом, перемигиваются, похваливают…

Неделя подходит к концу, Галя повеселела. Лида уже договорилась с бригадиром — следующая очередь дежурить Севочке.

Так и ушла бы Галя на агрегат, но все дело испортил один случай. В пятницу к самому обеду примчался на стан Володька. Лица нет на парне, согнулся, влетел в вагончик, бухнулся на прибранную постель в чем был, закатился от боли.

— Живот? Дизентерия! — перепугалась Галя, прибежавшая на зов. Мычит Володька, дергает головой, тычет пальцем себе на шею. Глянула девушка — и обомлела. Огромный фурункул к самому затылку расползся. Метнулась за аптечкой, вытащила бинты, вату и руки опустила. Чем поможешь? Надо в поселок, в медпункт. Трясет Володька головой.

Какой там медпункт! Работы много, задыхаются ребята. Тоня одна осталась у штурвала, а пшеница сорная, неровная, чего доброго, огрехов наоставляет! А здесь еще вот-вот дождь грянет…

— Режь его проклятущего! Чего испугалась! Тонька сама бы полоснула, да боялась инфекцию занести, к тебе послала.

У Гали от страха руки трясутся, губы побелели. Не помнит, как лезвие безопасной бритвы взяла, обожгла на спирту, и зажмурилась…

Вечером девушки удивлялись. Ведь почти на каждом занятии по анатомии преподаватель доводил Галю чуть не до слез, уверяя, что из нее никогда не выйдет врача — боялась трупов. Каждый раз тошнило. А тут вот как расхрабрилась

Галя отмахнулась. Ничего особенного! То мертвяки, а тут живой человек. Помощи просит: не откажешь, и раздумывать некогда.

По примеру Володьки потянулись к Гале и остальные. Один засорит глаз, второй ноготь сорвет, иной занозу засадит… Пришлось вместе с бачками медицинскую сумку возить на загонки.

Но вот и суббота. Сдала Севочке дежурство, с тетей Катей распрощалась. С утра на копнитель. Радуется и побаивается. Хорошо, что к дяде Ване попала —