Тяжелый длинный вал, подпираемый одновременно десятками вил, медленно движется к копне. Молчат! Лишь слышится горячее дыхание, да похрустывает под ногами ломкая, колючая стерня. Готово! Справились!

— Ура комсомольцам! Ура спортсменам! — кричит Волька, воинственно поднимая вилы. И снова звонкие голоса оглашают степь…

Поработали с час и опять притихли. Снова слабость, снова усталость, расслабляющая жажда, и клонит ко сну. Пинцет и тот скис. Уже не носится следом за Волькой, не помогает лаем работе, сидит, уткнув морду в лапы, посматривает жалобными глазами на девушек — сочувствует. Верный пес не отстает ни на шаг от своих хозяек. С утра на сенокос отправляется вместе со всеми, ночью гоняет от палаток нахальных мышей-полевок и любопытных лисиц.

Внезапно вскрикивает Севочка — разболелась голова. Бросив вилы, улеглась под копешку. За ней прилегли остальные.

— Не могу больше! Домой хочу, — ноет Тонечка, капризно сложив пухлые губы. — Сейчас бы за Каму на пляж, а потом — в воду…

— А ты спокойненько, — останавливает шепотом Люся, — думай про себя, чтобы другие не слышали. Смотри на Севку, она куда слабее тебя, а не пищит. Вот полежим, передохнем. — Помолчав, смеется: — Тонька, а тебе полезно так поработать. Жирок спустишь. Тонька, слышишь?..

А подруга уже спит, раскинув полные руки. Снится Тонечке теплушка, опять зверски трясет на полке, но это не беда — домой едут. Где-то над ухом отчаянно тарахтит, где-то хохочут, и вдруг — бух!.. Просыпается, недовольно ворча. Вокруг смех и визг. Оказывается, подошел трактор и волокушей сгреб копну, заодно с копной и девчат прихватил, потащил к шушаку. Прокопченный, мокрый от пота, чумазый тракторист Сашка озорно блестит глазами, нагнулся над подругами, от смеха щеки трясутся:

— Хороша рыбка попалась…

А еще через полчаса девушки уже на стане. Перед каждой полная миска лапши и пол-литровая банка с чаем. Эх, сейчас бы окрошку из свежих огурчиков, да мороженого…

Впрочем, от лапши не остается ни крошечки и чай выпит до капли. Хлеб тоже съеден. Тяжелый хлеб, не успевают выпекать, но такой вкусный, что можно съесть целую буханку и облизать пальчики.

ЛИВЕНЬ

В этот день выехать на луга не удалось. С самого утра начался ливень, да такой могучий, такой сокрушающий, что невозможно было высунуться наружу. С непостижимой силой и стремительностью водная лавина обрушивалась на крыши вагончиков, на готовые к выходу машины, на истомленную зноем землю. Бурные потоки, грозя смыть все на своем пути, устремились в лощины, заполняя каждую впадину, размывая рыжий солончак, от него рыжели сами, косматились, гремели, радовались, бушевали…

После получаса такого неистовства уже чудилось, что никогда не поднимется солнце, не наступит тишина. Вот так и будет опрокидываться вечная, устрашающая холодная полутьма.

Из палаток пришлось перебраться со всеми пожитками в вагон к ребятам. Слишком ненадежной была защита брезентовых шатров. И хорошо сделали. Вскоре из-под брезента начали выплывать порожние посылочные ящики, забытые ботинки и другая мелочь. Вот испуганна скуля, взывая о помощи, вынесся из палатки Пинцет, укрывшийся там от дождя. Часто перебирая лапами и не в силах справиться с водяным шквалом, упал, захлебнулся. Незадачливого пса увидел Володька, выскочил и. почти вдвое сгибаясь. нагнал его. Мокрого и обессиленного, к большой и шумной радости девушек, внес по лесенке и спустил на пол…

Дядя Паша сердился! Пропал день. Теперь не скоро просохнет сено. Девушки тоже для вида негодовали, хотя в душе и радовались неожиданному отдыху. Устроившись на нарах и прямо на полу, слушали смешные анекдоты, вспоминали город, пели под вздыхающий аккомпанемент Володькиной гармошки.

В вагоне было сухо, тепло…

Лишь после полудня утихомирилось и прояснилось. Снова засияло солнце, опять заголубело, будто омытое, посвежевшее, небо. Пока немного просохло, пока пообедали и навели порядок на стане, подоспел вечер. Кто-то вспомнил, что в поселке должны показывать кинофильм, решили сбегать. Когда еще выпадет свободное время! Ведь не каждый же день быть такому ливню! Бежали и боялись, что не соберется народ и механик откажется демонстрировать картину только ради них. Опасались напрасно. Небольшое зальце избы-читальни было до отказа забито людьми — все до одного места заняты, даже у стен вплотную стоят. Пробрались вперед, устроились на корточках перед самым экраном, опираясь спинами на колени незнакомых парней.

Впрочем, ребята оказались вежливыми — уступили свои места…

Действие картины было на самой средине: папа открыто выражал свою симпатию к служанке, умная мама замечала проделки мужа, но помалкивала.

И вдруг распахнулась дверь, по залу пронеслась холодная волна воздуха. Зашевелились люди, недовольно зашикали.

— Девушки из третьей бригады, быстро на стан! — раздался голос дяди Паши.

— Их здесь нет! — выкрикнула Нюська, поплотнее прижимаясь к Вольке …

Ни за что не выйдут, пока не досмотрят картины… И снова. голос, настойчивый, торжественный:

— Товарищи, пришел приказ начать уборку хлебов…

На экране замер папа с букетиком весенних цветов в руке, по рядам пронесся гул голосов. Затем сидящих будто сдуло вихрем со скамей, ливнем хлынул людской поток к распахнутой двери…

И хотя каких-нибудь несколько минут назад стала известна новость, хотя все знали, что убирать хлеба начнут лишь после того, как подсохнет, все же поселок словно вымер.

Зато по степным дорогам, глинистым, размокшим, сердито и тяжело урча, спешили машины…

ХОЗЯЙКА СТАНА

Неказистой показалась Галя бригадиру: низкорослая, слабенькая, все больше молчит, да за спины подруг прячется. Как такую на агрегат поставишь, где нужна сила и выносливость, — пришлось на кухне оставить. Галя расплакалась от обиды. Едва-едва Лида уговорила:

— Ничего страшного! Поработаешь с недельку, сменят — будем дежурить по очереди.

Повариха тоже не особо обрадовалась такой помощнице. Заявилась девушка утром на кухню, остановилась у порожка. Споласкивает тетя Катя миски после завтрака, торопится, сердится— надо закладку на обед делать. А Галя будто не слышит ее воркотни. Вышла и вернулась с куском марли. Принялась затягивать окошко, чтобы мухи не донимали. Но разве от них спрячешься? Усмехается повариха, смотрит, что будет дальше. Закончила Галя свое дело, подошла к мискам, провела пальцем по одной, насупилась.

— Надо ошпаривать, — заявила она. — Иначе бригаду заразим дизентерией. — Засучила рукавчики блузки, зачерпнула ковшом кипяток из бака, загремела посудой. Перемывает, сопит, потом вдруг — Тетечка Катечка, завтра фартук смените и косыночку беленькую, ладно?

Даже губы от гнева побелели у поварихи. Затряслась всем грузным телом. Нашлась указчица! Третий год кашеварит на бригаду. Здорово рассердилась, погнала Галю с кухни — ни за что ни про что…

Засыпала лапшу, чай вскипятила, ворчит себе под