расслабляюсь…

Смотрю порнографические журналы…

И тут кто-то в дверь стучится,

Я всё убрал со стола:

— Войдите.

Входит эта самая Вера

И говорит:

— Я к вам с телеграммой от Брежнева.

Он даёт вам срочное задание,

Вот, сами почитайте:

«Поднять выплавку чугуна и стали

И наделать побольше снарядов

Для будущей войны с Китаем».

Протягивает мне её, через стол, наклоняется.

А сиськи её… чуть на стол не вываливаются.

Как я увидел я её сиськи

Так Брежнев у меня из головы и вылетел,

Вместе со своей телеграммой.

«Какой чугун, какие снаряды,

Когда такие сиськи перед глазами?»

Да ещё, от такой картины…

«Товарищ», мой проснулся и зашевелился,

Видать, как матёрый зверь, почувствовал добычу.

Забыл я сразу, что человек партийный,

Что чту устав и дисциплину.

И думаю: «Как бы вдуть этой Вере

Чтоб у неё там всё заскрипело?»

Меня, Ваня, этим органом Бог не обидел.

И я уже предвидел

Все её стоны восторга…

В молодости… будучи ещё пацаном зелёным,

Бабы мне прохожу не давали,

Как про «его» размер прознали.

Потому что их мужики алкаши и пьяницы,

А я был мальчонка справный.

Мороженное мне потом покупали

И просили чтоб я маме ничего не рассказывал.

Ну, я значит… жил и радовался.

Вот так и происходило моё возмужание,

А потом: комсомол, флот, Партия.

Вот и вся моя биография.

Так вот, Ваня,

А потом мне и говорит, эта зараза:

— Как от вас вкусно пахнет!

А я ей в тему, сдуру:

— Будешь?

А она:

— Просьба начальника — приказ для подчинённого.

Я подумал: «Какой приказ… о чём это она?».

А она уже за стол уселась!

И смотрит на меня, знаешь, так, кокетливо.

Я сазу забыл где мы:

В Горкоме или в борделе?

Что ж делать нечего,

Сам дурак предложил.

Теперь уж «заднюю» не включить.

Это не по-мужски.

Достал бутылку «Наполеона»,

Открыл банку с зелёным горошком.

Разлил по рюмкам…

Сидим культурно, смакуем.

— Петрович, мы так только пачкаем губы, –

«О чём это она?», — думаю. –

Рюмки придумали французы.

Типа: мы нация культурная.

А сами жрут лягушек!

У тебя есть кружки,

Или стаканы?

А то я вкуса напитка не понимаю.

И вот: бутылку допивая.

Она уже «хорошая такая»…

Говорит:

— Предлагаю тост,

Выпьем за любовь!

Давай, Петрович, на брудершафт.

Сегодня добрая я.

Я не халявщица, какая ни будь,

Я тебе за «Наполеон» полюблю.

Допила, значит, стакан.

И поцеловала меня,

В засос…

Чуть не слетели у меня коронки с зубов.

И говорит:

— Я сейчас…

И расстёгнула, на кофточке пуговицы, до пупа.

А потом:

— Полежать мне, что-то, хочется.

Ты проводи меня до дивана, Петрович.

Сегодня я добрая.

И разлеглась на моём диване,

Вся аппетитная такая…

Ляхи, свои, по сторонам развела

И говорит:

— Петрович, жду тебя.

Я как увидел её ляхи,

Чулками обтянутые.

Клянусь тебе, Ваня,

Меня, как будто, обухом по голове ударили.

Как будто я раньше бабьих ляжек не видел.

Вон, у моей Нюрки такие же.

Или на пляже,

Пожалуйста любуйся, бабам не жалко.

Но там это всё воспринимается по-иному,

По-другому, что ли…

Там это норма.

А в моей ситуации

Вся эта картина выглядела совсем иначе…

Тут,

Как будто

Перед тобою

Запретный плод.

И тебе нельзя!

Но…

Очень хочется сорвать его.

Ведь нам всегда, Ваня,

Хочется сорвать запретный плод.

Уж так устроен человеческий мозг,

Не я один такой,

Чтобы потом вкусить его.

Чтобы им полакомиться,

Насладится…

Ведь раз живём в жизни.

А он тебя к себе всё манит и манит.

— Возьми меня, — к тебе взывает.

И ты «натиску» его уступаешь.

И вот тебе уже крышу срывает,

А в след за ней ты его срываешь.

А дальше…

Да тебе плевать, что будет дальше!

Главное, что ты им теперь обладаешь.

И вот ты, уже, зубы свои в него вонзаешь,

Сок и плоть его вкушаешь.

И жизнь «бить ключом» начинает!

А потом… вместе с ним, погибаешь.

Вот, что было со мною, Ваня.

А я слушаю Петровича и удивляюсь:

Как он всё ладно излагает!

Как это у него получается?

Прямо, как у маститого писателя,

Как у Мопасcана.

Слова, к друг другу,

Ладно ложатся.

И вот, уже, перед глазами

Вся эта «картина» разворачивается,

Картина его грехопадения…

А что на это сказал бы Брежнев?

Если один из членов Партии,

Которую он возглавляет,

Другого члена Партии трахнул?

В своём кабинете,

Да ещё в рабочее время?

Забыв о партийном билете,

Партийной дисциплине,

Распивая алкогольные напитки?

В место того чтобы изучать труды Ленина и Маркса.

А потом их учение нести в массы.

Чтобы сказал товарищ Суслов,

Который у Брежнева в подручных?

Нашей Партии великий идеолог.

Который знает, как нам коммунизм построить.

А вот у товарища Суслова

Точно бы, «уши в трубочку свернулись!»

Не смог бы пережить такого Кащей

Когда плюют на Партийный билет.

А товарищ Сталин?

Ну, тут как раз всё ясно.

А может быть он пришит книжки,

Под каким ни будь псевдонимом?

Наверное он так поднаторел на собраниях,

Когда нес пургу массам.

Складно у него получается

И про Партию и про ляжки.

— Ещё по одной, что ли?

— Не откажусь, Петрович.

— А дальше… а дальше было всё, как в тумане,

Каюсь…

Вот такие дела, Ваня,

Надеюсь ты понимаешь меня,

Как мужик мужика.

И дело у нас пошло.

Значит, раздел я её

До самых трусов.

А когда трусы с неё стал стаскивать,

Такие красивые, иностранные.

Подарок нашим дамам

От британской делегации.

От британских коммунистов.

«Нате, — мол, — носите».

Все в кружевах

И духами пахнут.

У нас такие не выпускают,

Партия не уделяет этому вопросу должного внимания.

Ведь для нас что, Ваня, главное?

Выплавка чугуна и стали.

И чтоб было побольше снарядов в запасе.

Так ведь, Ваня?

Да ещё и с дырочками!

«Нахрена?», — я подумал,

А потом пришёл к выводу,

Что это для вентиляции!

Чтобы этот самый орган, значит,

Не потел и не пахнул.

А как по мне, Ваня,

Я так понимаю:

Какая разница, что на жопу натягивать?

Ты же в них по улице не ходишь,

Чтобы народ любовался тобою?

Пусть баба, хоть, в мешке от картошки ходит,

Лишь бы человек был хороший.

Ну, да ладно.

Давай ещё по маленькой.

Тут она мне и заявляет:

— Петрович, у тебя «Наполеон» остался?

Вкусный зараза.

Ведь он полезен для здоровья,

Особенно для печени и мозга.

Ты в курсе,