– Да Наташа вообще была той еще штучкой, скажу я вам! – охотно отозвался из своего угла Жоржик. Сплетни он любил.

Обыкновенный вечер в доме Полесовых…

– Боюсь, что не могу разделить ваших мнений об этом романе, господа, – свысока заметила я, собирая свой последний карточный выигрыш. И уже более радушно добавила: – Я вас оставлю, хочу подышать воздухом перед сном.

Не прошло и минуты, как за мною на балкон вышел Алекс Курбатов. Он был очень привлекательный внешне, обаятельный и образованный молодой человек. Учился несколько лет в Сорбонне, но с последнего курса был выгнан за какой-то дебош, устроенный с сокурсниками. Вернулся в Петербург и во время первого же своего сезона оказался замешанным в некоем светском скандале, после чего ему пришлось второпях уезжать из столицы. Теперь он остановился в Москве, у дедушки, и пока вроде бы ничем себя запятнать не успел. Однако я все равно поражалась самонадеянности Полесовых, позволяющих дочери буквально часами оставаться наедине с месье Курбатовым. Я пыталась это прекратить первое время, но наткнулась на такое искреннее непонимание родителей, что вынуждена была уступить.

Да и Алекс все же, несмотря на дурную его славу, казался мне человеком порядочным – бог его знает, что там случилось в Петербурге, быть может, это лишь досадное недоразумение. Мне Алекс вполне нравился, а по части выходок моя прелестная воспитанница его даже превосходила, часто вгоняя его же в краску. Если бы эти двое и правда поженились, боюсь, вышел бы такой взрывоопасный коктейль, что их не принимали бы ни в одном приличном доме.

А сейчас мы стояли на балконе, и Алекс рассказывал мне какой-то не вполне приличный светский анекдот, а я делала вид, что мне смешно и что я ничуть не смущаюсь. А потом, отсмеявшись, я томно вздохнула и как будто невзначай заметила:

– Я вся в предвкушении праздничного вечера… Это так славно, что дни памяти Сергея Васильевича проходят не в черных тонах и с минорной музыкой, а как настоящие балы. Я буду на том вечере в темно-синем платье, а вы что наденете?

– Синий галстук – чтобы в тон вашему платью, – отозвался Алекс, заслужив мою одобрительную улыбку. – Вы обещаете мне за это первый тур вальса?

– Первый тур занял Георгий Павлович, но вам я с удовольствием обещаю второй.

– Благодарю, моя прекрасная леди, – Алекс поймал мою руку и поцеловал, а я снова засмеялась. – Несказанно рад, что у меня будет, наконец, возможность с вами потанцевать. И вдвойне благодарен покойному Сергею Васильевичу за эти поминки. Дедушка говорит, что он был очень жизнерадостным человеком и традиционных поминок, на которых все зевают, просто бы не потерпел.

– Ваш дедушка столько делает для Полесовых… должно быть, они очень дружны были с Сергеем Васильевичем.

Алекс состроил уморительную гримаску, и я снова рассмеялась, а он продолжил:

– Едва ли они очень дружили… я думаю, там что-то другое.

– И что же? – я всем видом изобразила свой интерес.

– Дедушка любит повторять, что папенька Елены Сергеевны когда-то спас ему жизнь… Но он ни разу не говорил ни о какой дружбе между ними. Он вообще предпочитает избегать разговоров о своей молодости и Сергее Васильевиче в частности.

– Любопытно… – обронила я. – Ведь ваш дедушка служил в Лондоне в посольстве. Он никогда не был на войне – как же его жизни могло что-то угрожать?

– А ведь верно, – призадумался Алекс. – Право, не знаю, надо бы расспросить об этом дедушку получше – вы заставили меня задуматься, Лиди.

– Обещайте, что потом расскажете мне! – заговорщическим шепотом попросила я. – Вы же знаете, как я любопытна.

И все же долго выдерживать компанию Алекса я не могла: столько улыбаться и смеяться над неприличными глупостями мне было не под силу. Попрощавшись, я направилась к себе, думая о том, что эта фраза «он спас мне жизнь» скорее всего образное выражение – не в прямом смысле. Это как, например, барышни, увидев жабу, кричат: «Ах, я сейчас умру от страха!»

Кстати, о жабах. Когда я вошла в спальню и в темноте попыталась нащупать свечку, стоящую обычно на столике возле двери, ее там не оказалось. Как, впрочем, и свечи на прикроватной тумбе. Отлично, дети решили оставить меня без света, и основное веселье, видимо, ожидает меня позже, когда я найду на своей подушке, например, жабу, как в прошлый раз.

Но дети редко повторяются, поэтому я решила не рисковать и снова вышла в коридор, чтобы взять свечу из канделябра. В своей постели под покрывалом я нашла металлическую щетку для чистки сковородок – довольно острую. Ею, пожалуй, можно было и травмироваться. Интересно, это тоже попадает в разряд детских шалостей? А в следующий раз эта пигалица что сделает – мышьяк мне в кофе подмешает?

Я не сомневалась, что идея принадлежала Мари.

Когда я соглашалась на это приключение, дядя и впрямь предупреждал, что оно опасно. Только я никак не думала, что опасность будет связана с моим гувернантским прикрытием, а не с поисками Сорокина. Так и не решившись лечь в постель, я села в кресло рядом с кроватью и долго еще сидела так в кромешной тьме, думая, где мне набраться сил, чтобы пережить еще один подобный день.

Глава пятая

Первыми, кого я увидела, войдя в следующий вторник в танцевальную залу праздничным вечером, были остальные двое моих подозреваемых – они вели меж собою неспешную беседу, пили шампанское и светски раскланивались с проходящими мимо знакомыми. Старинные приятели – ни дать ни взять.

Одним из этих подозреваемых был Денис Ионович Стенин – приземистый и полный пожилой мужчина. Его почти не тронула седина, как прочих его ровесников, зато волосы заметно поредели, оставляя на лбу и макушке большие залысины. Лицо он имел одутловатое и нездоровое из-за пристрастия к спиртным напиткам, а солидное брюшко едва удерживали пуговицы сюртука странного грязно-желтого цвета. Впрочем, одной пуговицы не хватало…

Стенин был очень небогатым человеком, если не сказать нуждающимся – сколько я его знала, он всегда ходил в этом грязно-желтом сюртуке без пуговицы, меняя лишь галстуки и сорочки. По его словам, они с Щербининым вместе воевали против Шамиля в 1845 году[6]. После же того, как был ранен в 1847-м, Стенин оставил военную карьеру и просто пропал из поля зрения российского правительства на добрые тридцать лет, объявившись лишь в начале восьмидесятых в Москве. На мой