Шрифт:
Закладка:
— Бегом! Хватай, пока не утек!
И ведь почти удалось. Дурной уже по пояс вошел, уже занырнул. Но тут какой-то продравший зенки мужик с дощаника, еще не понимая, что происходит, увидел, как все за одним гонятся — и прямо с борта плюхнулся на спину толмачу. Завязалась драка в воде, и Сашка даже одолевать начал. Но тут остальные набежали, скрутили беглеца и потащили к приказному.
— Где, Чалганка, паскуда? — тихо прошипел Кузнец.
Измордованный в короткой стычке Дурной вдруг неожиданно гордо поднял голову, улыбнулся и ответил, глупо шлепая распухшими губехами:
— Уже далеко, атаман… Не найдете.
— Сорок плетей ему! — рявкнул приказной. — И после каждого десятка спрашивайте, куда бабу дел.
Отвернулся, но, опомятуясь, быстро крикнул вдогон:
— Да подальше его уволоките! Не надобно нам, чтоб зиновьевские то видели, да вопросы задавать начали.
Порку Дурнова утаить, конечно, не удалось. Узнавая про то, все охочие и служивые бросали дела и шли на место правёжа. Еще бы: такая веселуха всех ждет! И купченыш не подвел: уже после третьего удара принялся орать, аки баба, которую насильничают в места срамные. Повеселил казачество, нечего сказать! Правда, окромя веселья, толку от порки не было.
— Ну, что сказал-то?
— Ничего, Онуфрий Степанович… Только ревел и отпустить молил.
— Повязать, гниду. Посадите в пороховую — уж оттуда-то никто не убегёт.
А потом Кузнецу не до этого стало. Зиновьеву передали аманатов да местных толмачей без Чалганки — и всё вроде обошлось. Даже к лучшему: уж эта полонянка такого бы наговорила на Хабарова! А так утекла — и, словно, не было ее. Сам же Зиновьев спешно собирался уходить с Амура. Оно и понятно: это здесь еще почти летнее тепло стоит. А на верхнем Амуре уже поди настоящие сибирские холода. А ведь пришлым еще по Урке подниматься, еще дощаники по Тугирскому волоку тащить. Так и до снегов можно застрять, прежде чем в Лену выберутся.
Зиновьев познакомил Кузнеца с есаулами, которых решил оставить на Амуре. И выяснилось, что командовать годовщиками Онуфрий может только через оных. Сам же отдавать новым людям приказы не в праве. И менять есаулов — тоже. Всё меньше и меньше нравилось приказному это пополнение. Будто не в помощь его оставили, а для слежения.
Но всё равно с новыми есаулами — Трофимкой да Симанкой — Кузнец вел себя по-доброму. Хабаровской дружине он нарочно не говорил, но для себя тогда поставил еще одну задачу: крепко подружиться с годовщиками. Потому ни на хабаровцев, ни на поляковцев у него особой надежи не было. Васька Панфилов да Петриловский поди решили, что новый приказной им одним служить будет… Но Онуфрия то не устраивало. Надобно либо с есаулами задружиться, либо самих годовщиков подмять. В обвод.
Красно-расписные планы, однако ж, пришлось закинуть в кубышку дальнюю, ибо эти самые годовщики подкинули новых бед. Вернее, не они сами… В общем, уже перед отплытием московского барина стало ясно, что за оставляемых на Амуре людей, Зиновьев не выдал ни одного мешка хлеба. Совсем ничего! Кузнец, когда то прознал, кинулся к стрельцовым дощаникам, которые уже вовсю снаряжались.
— Господине! Дмитрий Иванович, помилосердствуй! — стоял он по колено в воде, выкликая московского посланника. — Что же ты творишь?!
Стрельцы нахмурились и начали доставать пищали да самопалы. Зиновьев, правда, тоже отсиживаться не стал, вылез к борту.
— А за енто ты, Онушка, Хабарова свово благодари! — хищно усмехнулся он. — Ярофейка-то складно отписывал государю-батюшке про пашни заведенные, про острог Албазинский обжитой. Вот на Москве и решили, что у вас, чай, своего хлеба в избытке… Ну? Скажешь спасибо атаману бывшему?
— Да я кому хошь, хоть черту лысому, спасибо скажу! — ярился уже Кузнец. — Ты мне только объясни, чем мне людишек кормить? И твоих людишек тоже!
— Мои со мной уходят, — мрачно ответил московин. — А ты ищи. Вы ж вон с голоду допрежь не померли. Хоть, не пахали, не сеяли… аки птицы библейские. Значит, есть на Амур-реке хлебушек. Вот и ищи.
Если бы сейчас в руках у Онуфрия имелся пистоль, он бы пальнул в эту морду сходу. А так… только и оставалось качать грудь мехами кузнечными и смотреть на царскую рать, которая подчистую разорила амурское воинство, забрала вожака, на котором всё держалось, и оставила на берегу этих вод черных, посреди враждебных инородцев.
— Смотри, Онушка, наказы мои сполнить не забудь! — подлил маслица в огонь дворянин. А потом отвернулся, будто и забыв о существовании приказного, и рыкнул. — Вёсла на воду!
Я рад, читатель, что тебе интересна книга, раз ты добрался уже сюда) Буду стараться и дальше! Ты же можешь смело подписаться на мою страницу, прожать товарищеский лайк, от которого я стану работать с удвоенной силой)
Глава 7
— Ну, хоть порох да свинец дал…
В землянке Хабарова было тесно. Все набольшие люди старого войска да есаулы годовщиков — все собрались на круг. Кузнец, прямо и не таясь, пояснил, с чем остался амурский отряд. Выросший почти до пятисот человек, кстати. Правда, сейчас такая силища грозила бедою: имевшиеся у казаков запасы еды на все пятьсот ртов уйдут за пару седмиц. И даже щедрые амурские леса да рыбный Амур такую ораву не прокормят.
— Думаю, ни о каком остроге нам и мыслить не надо, — подытожил приказной, когда маты и ругань в сторону уплывшего Зиновьева стихли (даже новые есаулы присоединились к общему хору). — Васька, все ли дощаники у нас вычинены?
— Все, Онуфрий, — степенно кивнул Панфилов. — Хоть, завтра в путь.
— А сколь мы там сможем новых людишек разместить?
Есаул прикинул и загрустил.
— Ну, ежели по тридцать и более пихать… Нет, всё равно человек за сто не влезут! Беда, приказной.
— Тогда, вместо острога рубим плоты, господа-казачество. Соберем лесу сырого, наделаем плотов просторных. Нам бы только до низовий дотянуть. Ну, и глядите: за десять дён не управимся — будем как Васька Поярков.
— Это как? — не понял намека Трофимка сын Никитин, что из новых
