Шрифт:
Закладка:
9
Люк так удивился, что потерял равновесие и чуть не слетел с сундука. А когда пришёл в себя, личико исчезло. Показалось? Наверное, один из братьев «спортсменов» рано вернулся из школы. Отец же говорил, что дети часто болеют или сбегают с уроков. Люк вспоминал мелькнувшее лицо во всех подробностях. А может, ему только привиделось? Оно казалось младше, чем у братьев «спортсменов». Нежнее. Неужели? А вдруг это был вор? Или служанка пришла пораньше?
Нет, точно ребёнок. Третий…
Он даже представить себе не мог, что в таком доме может быть ещё один ребёнок.
Люк часами наблюдал за особняком, но новое лицо больше не появлялось. До шести всё было тихо, потом на джипе вернулись братья «спортсмены», выгрузили футбольное снаряжение и отнесли в дом. Никто не выбежал с криками об ограблении. И уходящего грабителя он тоже не заметил. Как и служанки.
В половине седьмого, услышав стук в дверь, он неохотно слез с наблюдательного мостика, сел на кровать и рассеянно откликнулся:
– Мам, заходи.
Мать крепко его обняла.
– Люк, не расстраивайся. Я понимаю, что ты просто решил помочь. А какая кругом чистота! Я бы не нарадовалась такой помощи, хоть каждый день. Но отец считает… В общем, нельзя…
Люка настолько занимали мысли о новом открытии, что поначалу он даже не разобрал, о чём она говорит. Ах да. Хлеб. Уборка. Радио.
– Да ладно, и так ясно, – пробормотал он.
Хотя на самом деле он ничего не понимал и никогда, наверное, не поймёт. Он снова разозлился. Почему родители так боятся? Тогда уж лучше запереть его в каком-нибудь сундуке – и делу конец.
– Может, поговоришь с отцом? – попросил он. – Убедишь…
Мать откинула волосы с его лба.
– Попробую. Но ты ведь понимаешь, он просто пытается тебя защитить. Рисковать нельзя.
Даже если замеченное им лицо в окне дома «спортсменов» – это тоже третий ребёнок, какая разница? Тот ребёнок и Люк могут прожить по соседству всю жизнь и не встретиться. Люк может никогда больше не увидеть того ребёнка. А тот никогда не увидит Люка.
Мальчик опустил голову.
– Чем же заняться? – спросил он. – Мне совершенно нечего делать. Не сидеть же на чердаке до конца жизни?
Мать гладила его по голове. Голова зудела, и он раздражался.
– Ох, Люк, мне бы твои заботы, – вздохнула она. – Тебе столько всего дано. Читай, играй, спи, когда захочется… Мне бы хоть денёк пожить такой жизнью, особенно сейчас.
– Что-то не верится, – буркнул он, но так тихо, чтобы она не услышала.
Вряд ли она поймёт.
А третий ребёнок из семьи «спортсменов», если это было не наваждение… он поймёт? Он такой же, как и Люк?
10
Когда Люк спустился к ужину, на столе на фарфоровом блюде, которое мать вынимала по праздникам и торжественным случаям, лежал испечённый им хлеб. Она выставила буханки с той же гордостью, с какой когда-то развешивала неумелые детские рисунки, которые Мэтью с Марком приносили из школы, когда были маленькими. Хлеб не удался, может, не хватило дрожжей или Люк плохо вымесил тесто – оно не поднялось, буханки получились кривобокими и в центре стола выглядели жалко.
Лучше бы выбросила.
– Сегодня холодно. Никто меня не увидит, если вы опустите жалюзи. Можно мне посидеть со всеми за столом? – спросил он, спустившись по лестнице.
– Ой, Люк… – начала мать.
– Сквозь жалюзи могут увидеть твою тень, – ответил отец.
– Откуда они узнают, что тень моя? – возразил Люк.
– Но теней будет пять. Кто-нибудь обязательно заподозрит, – терпеливо пояснила мать. – Люк, мы просто стараемся тебя защитить. Хочешь хлеба? Ещё есть холодное мясо с фасолью.
Люк безропотно уселся на ступеньку.
Мэтью спросил отца про аукцион.
– Зря только время потратил, – сердито ответил тот. – Четыре часа прождал тракторов, а потом не потянул даже первоначально заявленную цену.
– Зато вернулся засветло и починил забор на заднем дворе, – нарезая хлеб, заметила мать.
«И на меня наорал», – с горечью подумал Люк.
Что это с ним? Вроде ничего не изменилось. Кроме того, что он, может, впервые увидел себе подобного…
Мэтью с Марком вдруг обратили внимание на хлеб, который раздавала мать.
– Что-то не получилось? – спросил Марк.
– Хлеб наверняка очень вкусный, – сообщила она. – Люк испёк. Первый опыт.
– И последний, – пробормотал тот себе под нос, чтобы никто не услышал.
В конце концов, сидеть на другом конце комнаты, вдали от всех, иногда бывало на руку.
– Люк испёк хлеб? – недоверчиво спросил Марк. – Фу, гадость.
– Ага. И в одну буханку положил особую отраву. Действует только на четырнадцатилетних, – огрызнулся Люк и изобразил, как душит себя, обхватив шею, высунул язык и склонил набок голову. – Попросишь хорошенько, так и быть, покажу, какую можно есть без опаски.
Марк замолк, но мать нахмурилась.
От шутки Люку стало не по себе. Конечно, он никогда никого не отравит, но… случись что-нибудь с Мэтью или Марком, придётся ли ему прятаться и дальше? Или его официально признают вторым сыном, который может свободно отправиться в город, пойти в школу и вообще везде, куда ходят братья? Смогли бы родители как-то объяснить появление ещё одного, уже двенадцатилетнего сына?
И ведь не спросишь никого. Из-за таких мыслей он сразу почувствовал себя виноватым.
Марк разыграл целое представление: поднёс хлеб ко рту и откусил побольше.
– А я тебя не боюсь, – поддразнил он.
С трудом проглотив кусок, притворился, что задыхается.
– Воды, воды… скорее!
Заглотнув полстакана воды, он посмотрел на Люка.
– На вкус – точно отрава.
Тот попробовал свой кусок. Хлеб получился совсем не как у матери: безвкусный и сухой, аж крошился. И все это понимали.
Даже отец с матерью едва не морщились, прожёвывая кусочек, а отец отодвинул свою долю.
– Всё нормально, Люк, – заметил он. – Знаешь, мне бы вовсе не хотелось, чтобы из сыновей вышли пекари. На то есть жёны.
Мэтью с Марком захохотали.
– Люк, говорят, ты скоро женишься? – усмехнулся Марк.
– Конечно, – ответил Люк, стараясь говорить так же беспечно, как Марк. – Только тебя на свадьбу не приглашу, даже не надейся.
И тут же почувствовал в желудке твёрдый холодный ком. Но это был не хлеб. Конечно, он никогда не женится. Ничего такого у него не будет. Ему даже из дома никогда не выйти.
Марк тут же переключился на Мэтью, у которого, очевидно, была подружка. Люк наблюдал, как
