часто воспитывает окружающих, а ещё ей недостаёт терпения, и иногда кажется, что она не отказалась бы дать парочку затрещин. Мона работает в этом участке больше двадцати лет и была ассистентом ещё у прошлого шефа. С самого первого дня стажировки мне стало очевидно, что без неё этот участок просто развалился бы на части. Я даже представить не могу, каково это – прийти сюда и не увидеть Мону в одном из её однотонных костюмов. Сегодня на ней изумрудно-зелёная блузка и тёмно-зелёная юбка. Крупные зелёные бусы охватывают её шею, а уши украшают нефритовые серьги-кольца. Мона возится со своим планшетом, а затем оглядывает офис.

– О, отлично, – говорит она, заметив Беллу. – Ты! Начальница хочет с тобой поговорить.

Мой желудок делает сальто от зависти, и я чувствую, как вспыхивает лицо, пока Белла поднимается со стула. Она оглядывается и переспрашивает:

– Со мной?

Мона кивает и снова осматривает участок.

– И ты тоже. – Она указывает пальцем, и все оборачиваются, чтобы посмотреть на счастливчика. – Да, ты! – Она опускает взгляд в планшет, а затем переводит его на меня: – Мэри Элизабет Харт, верно?

На меня. Она правда указывает на меня.

– Ну что ты сидишь там, как мешок с песком? Идём! – Мона снова приходит в движение, а внутри меня всё переворачивается. Я говорю себе, что должна успокоиться, взять себя в руки, быть профессиональной, компетентной и хладнокровной, но кровь в моём теле бежит так быстро, что мне кажется, я вот-вот загорюсь.

Белла дожидается меня, и мы вместе идём в кабинет начальницы. Как только я вхожу в дверь, запахи кофе и бумаги сменяет приятный мускусный аромат духов. В кабинете тяжёлая угловатая мебель и много белого цвета. Здесь нет растений, кроме одинокого кактуса на подоконнике единственного окна с видом на городские крыши. На стекло брызжет дождь. Кабинет выглядит пустым, только стены завешаны фотографиями и грамотами.

Белла, которая уже устроилась на одном из стульев, кажется испуганной, когда я резко сажусь рядом. Она подаётся вперёд, руки на коленях подрагивают. Я пытаюсь держаться достойно, но клянусь, в этом кабинете я кажусь самой себе громоздкой, неуклюжей и грязной. Я сосредотачиваюсь на начальнице, которая сканирует нас взглядом, и использую эту возможность, чтобы лучше её рассмотреть. Я впервые нахожусь к ней так близко с момента, когда я ещё ребёнком открывала письмо с приглашением на стажировку в убойный отдел полиции Королевского города.

Вблизи начальница со своей стройной фигурой и прямыми чёрными волосами выглядит так же величественно, как и на расстоянии. Её ногти покрыты красным лаком, а аккуратный макияж выгодно подчёркивает азиатские черты лица. Она великолепна, и вместе с тем немного пугает.

Я почти ожидаю увидеть на стене нашу фотографию – такую же как у меня: на знаменитой пресс-конференции я держусь за её ногу, а начальница закрывает моё лицо от репортёров. Но этого фото здесь нет. Начальница раскрыла так много убийств, что моя история для неё, возможно, ничего и не значит. Она десять лет была в центре каждого криминального расследования. Нет, не в центре. Во главе.

На фотографиях она пожимает руку президента.

Она стоит рядом с боксёром – чемпионом Королевского города.

Она с городским советом.

С мэром.

Со всеми любимым актёром.

На множестве пресс-конференций перед микрофонами.

– Что ж, – говорит начальница, возвращая меня к реальности ровным, но твёрдым голосом, – призраки прошлого всё никак не оставят меня в покое. – Она легонько стучит по стакану перед собой, и Мона тут же возникает рядом с ещё двумя, наполняя водой из кувшина все три стакана и предлагая по одному мне и Белле.

Я делаю глоток. Вода оказывается идеальной температуры, прохладная и манящая, и я понимаю, что очень хотела пить.

Начальница пододвигает по столу к нам с Беллой фотографию Малли Сент. Школьные фотографии, даже неплохие, всегда выглядят немного жутко, особенно когда оказываются на плакатах с пропавшими без вести или в выпусках новостей. Но эта фотография поднимает внутри меня какое-то иное чувство. От жестокости и глубины, с которыми Малли смотрит в камеру, перехватывает дыхание. Её пухлые губы накрашены красной помадой, прищуренные глаза подведены чёрным, кончики чёрных волос под острым углом опускаются к плечам, но, помимо этого, её взгляд словно объявляет войну целому миру и всему, что в нём находится.

Начальница Ито вздыхает и переводит взгляд с меня на Беллу.

– Шрам. Десять кварталов. Может показаться, что это дело не доставит проблем. Но всё-таки... – Она складывает пальцы домиком. – Когда-то его называли Чудом. – Начальница смотрит на нас. Разумеется, нам с Беллой это известно. Шрам переименовали после бунта в Центре в память о ранах, оставшихся после множества смертей. – Иногда мне кажется, что именно смена названия – источник всех проблем, с которыми мы сталкиваемся сегодня. Название «Шрам» звучит гораздо мрачнее, вам не кажется?

– Да, мэм, – отвечаю я, потому что мне кажется, что она ждёт ответа.

– Сколько детей сейчас учится в той старшей школе?

Мне требуется мгновение, чтобы понять, что она обращается ко мне.

– Кажется, где-то полторы тысячи, мэм.

Начальница кивает:

– Раньше было больше, но сейчас очень много людей покидает Шрам. Вы знакомы с Малли?

– Нет, мэм, – отвечает Белла. – Хотя я о ней наслышана. Она знаменита тем, что ездит по городу в лимузине. В Шраме это привлекает внимание, мэм.

– Уверена, так и есть. Мэри Элизабет? – говорит начальница. – Есть что добавить насчёт Малли Сент?

– Нет, мэм. Я знаю её разве что по классу, – отвечаю я, затем добавляю: – Мы часто сидели в одном классе.

– Я не видела Джека Сента несколько лет. – Начальница, похоже, даже не услышала то, что я сказала. – Я словно вернулась в прошлое, и это было... неожиданно. Знаете, я тоже ходила в Королевскую школу, и не... Впрочем, это уже в прошлом, не так ли?

– Вы ходили в старшую школу в Шраме? – выпаливаю я. Я была уверена, что она училась в какой-нибудь престижной школе-интернате в Швейцарии или где-то ещё. Мне сложно представить её среди этих длинных коридоров и скучных классов.

– Я действительно ходила в Королевскую старшую школу, хотя сейчас мне трудно её вспомнить. Это было очень давно. – Начальница проводит указательным пальцем по лбу и заглядывает мне в глаза. – И теперь, – говорит она, – Шрам снова