Закатив глаза, обречённо вздыхаю. Это Мир. И от него не отвяжешься, поэтому приходится затолкать своё безотчётное волнение куда подальше и всё-таки выйти вслед за Димой из комнаты. Со двора уже слышно мелодичное насвистывание, больше похожее на воинственный кличь и вселяющее уверенность, что ни черта замечательного нас сегодня не ждёт.

Глава 8. Ненавижу делиться

Воздух в клубе густой, застоявшийся, пахнущий удушливой смесью парфюмов, сигаретным дымом и жаром танцующей под электро-хаус толпы. Наш столик здесь, наверное, единственный, за которым, как на сходке трезвенников, перед каждым стоит по безалкогольному коктейлю. Дима в жизни не сядет выпившим за руль, я спиртным не балуюсь, а Арбатову, похоже, сегодня нет никакой разницы что в себя заливать. Заказал, как все, ягодный лимонад и за полчаса даже не притронулся. Как-то чересчур всё спокойно, но едва ли затишья хватит надолго. Мир сегодня мрачнее тучи.

Зажав в зубах сигарету, он периодически оттягивает ворот футболки, как если б тот его душил, отчего вид у Арбатова весьма раздражённый, можно сказать, почти злой, но рядом с Димой моя робость преспокойно посапывает. Ума не приложу, как ему это удалось, однако пыл чрезмерно заботливого друга заметно поутих.

Несмотря на наши ежевечерние встречи, после той злополучной вечеринки в особняке Исаевых, Мир больше не предпринял ни одной попытки меня задеть. Он теперь вообще со мной не разговаривает, только смотрит с каждым днём всё более пристально, с такой ироничной насмешкой, будто на моём лице написаны все до единой мысли. Возможно, так оно и есть, только что в том смешного, всё равно непонятно.

Улыбнувшись очередной шутке Димы, подношу стакан с лимонадом к губам и едва не роняю его при виде подошедшей к нашему столику брюнетке. Вечер разом перестаёт быть томным, приобретая совершенно неожиданный оттенок раздражения.

Девушка щебечет что-то о параллельных классах и рюкзаке, забытом в запертой раздевалке. Похоже, они знакомы. Да, точно знакомы, потому что Дима тоже приветливо кивает подсевшей девице и представляет меня как свою единственную. На лице Мира тут же проскакивает кривая ухмылка, но больше он своего пренебрежения к нашей связи ничем не выдает. Вот и хорошо! И прожигать не надо воинственным взглядом руки друга на моей талии! Я тоже не слепая, а у Димки своя голова на плечах. О себе лучше пусть заботится, умник. У самого джинсы на колене под ногтями брюнетки того и смотри лоскутками пойдут.

Вика её зовут. Вика-ежевика, как зарифмовал Мир, с озорством подмигивая затянутому в топ из чёрной кожи внушительному бюсту.

Огромное кресло словно обнимает наш стол бордовой буквой "П" и, чтобы утолить невесть отчего жальнувшее сердце любопытство, приходится незаметно скашивать глаза в их сторону. Мир молча курит, позволяя захмелевшей знакомой поглаживать своё бёдро. Именно позволяя, потому что выражение его лица сейчас не выдаёт и сотой части того восторженного энтузиазма, какой вовсю излучает Исаев, тиская меня, как голодающий хлебный мякиш. Даже странно, что наедине Дима настолько выдержанный. Впрочем, мысль о таком странном несоответствии стараниями неугомонной Вики гаснет вместе с сотнями других под наплывом глухого раздражения. Вот что ей в своей компании не сидится?

Эй, это мой сводный брат! Моя головная боль.

– Ого, Мир, у тебя такие мышцы... – теперь алые ногти грозят исполосовать короткий рукав его футболки, а глаза девушки горят так алчно, что это становится заметно даже в полумраке. – Возьми меня на руки, и я позволю унести себя куда захочешь.

Поймав на себе его цепкий взгляд, торопливо отвожу глаза и придвигаюсь ближе к Диме, однако Исаев полностью поглощён завибрировавшим телефоном.

– Отец звонит, – клюёт он меня в макушку, подрываясь с дивана. – Я выйду, здесь шумно.

Дима словно забирает с собой мою невозмутимость. Вика что-то тихо щебечет Мирону на ухо – и в этом, в принципе, нет ничего предосудительного, ведь они молодые свободные люди, в конце концов. Но мне всё равно не удаётся избавиться от какого-то неприятного колючего чувства в груди. Как бы я себя не подавляла, происходящее бесит до невозможности. Может, оказывается, по-человечески!

Да и как тут не злиться, если Мир нормально общается со всеми кроме меня. Даже если взять в расчёт, что я его внимания вот совсем не ищу. Не ищу ведь?..

– ... Маш?

Я моргаю, понимая, что прослушала вопрос Мирона, и стираю тыльной стороной ладони выступившую на лбу испарину. Вот опять он так уставился, будто накинуться хочет. Так смотрит, что можно было бы заподозрить симпатию, если бы не мрачно нахмуренные брови.

Не удостоив его ответом, на нервах встаю из-за стола. Мне прекрасно известна цена этого не терпящего возражений взгляда. Пусть Ежевику свою строит, а я потанцую где-нибудь подальше, чтобы не видеть его... их.

Продравшись сквозь толпу к противоположному краю танцпола, безуспешно пытаюсь поймать единый с музыкой ритм. Казалось бы, и танцевать люблю, и свободный крой платья не стесняет движений, а расслабиться не выходит хоть смейся, хоть плач. Почему-то плакать хочется больше.

– Тебя мама разве не учила, что обеспеченным мужчинам нужно отвечать взаимностью? Ну или хотя бы отвечать, для начала?

Испугавшись, шумно втягиваю носом воздух, а затем и вовсе забываю как нужно дышать, потому что руки сводного брата сжимают мои бёдра и уверенным рывком тянут назад. До упора поясницы в бляшку мужского ремня. До частичной дезориентации в пространстве. До мелкой горячей дрожи.

– Меня мама учила, что мужчина, неважно при деньгах он или нет, должен женщину в первую очередь уважать.

Пытаюсь развернуться к Мирону лицом, но он так крепко прижимает меня к себе, что становится чуточку больно.

– А ты, значит, всё-таки успела стать женщиной? И как оно, паучонок, понравилось?

– Откуда такой нездоровый интерес? Мечтаешь полежать на моём месте? – едко и, как мне кажется, унизительно фыркаю, выворачивая шею, чтобы оценить произведённый эффект. Но получается лишь краем глаза выхватить часть скулы с проступающей на ней щетиной и уголок улыбающегося рта.

– Острить пытаешься, маленькая... это хорошо, – хрипло шепчет Мир, задевая губами моё ухо. – а вот, что с головой не дружишь, это плохо. Я ведь могу и наказать.

И оттягивает зубами краешек мочки. Меня прошибает током от дикой смеси нахлынувших эмоций, а его тихий смех красноречиво намекает, что такая реакция вполне ожидаема.

– Прекрати, ты омерзителен, – отчаянно